Еще задолго до того как их экипаж достиг далеко раскинувшихся предместий Лондона, их встретила неизменная дымка от горящего угля, окутывавшая город подобно мрачному савану. Даже в Чизике уже давал о себе знать запах отбросов, гниющих овощей и рыбы с городского рынка. Ветер срывал с деревьев осенние листья, которые устилали дорогу перед ними и прилипали к колесам кареты.

Элинор хорошо помнила, как еще в детстве ее всегда охватывал трепет волнения каждый раз, когда они приезжали из своего загородного поместья в столицу. Всю дорогу от самого Илинга она смотрела по сторонам, высунувшись из окна экипажа, в ожидании того момента, когда впереди покажется Кенсингтонский дворец и угол Гайд-парка, откуда уже недалеко было до дома. Гомон и суета большого города, снующая из стороны в сторону разношерстная толпа, скрежет колес, болтовня прохожих, цоканье копыт, свист бичей, шум проносившихся мимо экипажей - все это приводило ее в неописуемый восторг. Она даже представляла себе скрывающихся за деревьями Найтсбриджа лихих разбойников, которые только дожидаются момента, чтобы крикнуть им «Кошелек или жизнь!» и отнять у них их богатства. Она даже видела перед собой призрак старой королевы Анны, который, по слухам, все еще обитал в Кенсингтонском дворце, наблюдавший за ними из окон верхнего этажа. Но теперь, когда они проехали по многолюдному Стрэнду и миновали Лондонские ворота перед зданием Темпла, сооруженные из белого строительного известняка Кристофером Реном, где еще столетие назад выставлялись напоказ насаженные на пики головы изменников и откуда на них безучастно взирали каменные изваяния Карла I и Карла II, Элинор не испытывала и доли того волнения, той бьющей через край радости, что в юные годы. Вместо этого, глядя на окружавшие ее грязь, мусор и суматоху, множество людей, карет и дома, которые полностью загораживали собой солнце, она с тоской в душе вспоминала окутанные туманом стоячие камни на берегу, парящих в небе альбатросов и Куду, растянувшегося, подобно турецкому ковру, на каменном полу большого зала.

Их экипаж остановился сначала на Чансери-лейн, где находилась контора поверенного Гэбриела, мистера Джорджа Пратта. То был дородный на вид мужчина с самыми кустистыми бровями, какие когда-либо случалось видеть Элинор - скорее даже с одной бровью, чем с двумя, под шапкой редеющих седых волос. После того как их ему представили, поверенный, коренной шотландец, тепло приветствовал Элинор и двух девочек:

– Я очень рад с вами познакомиться, леди Данвин, мисс Джулиана и мисс Брайди. Добро пожаловать в Лондон!

Он оказался первым, кто обратился к Элинор по имени ее мужа, и она сочла, что оно звучит очень приятно. Отныне она больше не леди Элинор Уиклифф.

Мистер Пратт воспользовался случаем, чтобы обсудить какое-то дело с Гэбриелом, после чего вручил им ключи от городского особняка Данвинов на Аппер-Брук-стрит. Элинор знала это место очень хорошо. То была тихая улочка, расположенная по соседству с Гросвенор-сквер и застроенная опрятными модными особняками, всего в нескольких кварталах от лондонской резиденции ее брата, Найтон-Хаус на Беркли-сквер.

Когда они, покинув контору мистера Пратта, направились в сторону Аппер-Брук-стрит, им пришлось проезжать мимо Беркли-сквер, и Элинор заметила у парадного входа в Найтон-Хаус начищенный до блеска дверной молоток в форме ананаса, что должно было свидетельствовать о том, что семья находилась в резиденции. По телу ее пробежала дрожь, и ей вдруг захотелось выскочить из экипажа и взбежать по каменным ступенькам к двери.

Гэбриел, должно быть, заметил, с каким видом болезненной нерешительности Элинор смотрела на каменный фасад особняка, который она всю жизнь называла домом. Когда из-за затора на дороге их карета вынуждена была остановиться, он наклонился к ней и шепотом спросил:

– В чем дело, Элинор?

Она подняла на него глаза и улыбнулась, отбросив в сторону мрачные мысли.

– Этот особняк принадлежит моей семье, - пояснила она. - Вон за тем окном на верхнем этаже, которое загорожено от нас деревом, находится моя спальня. А цветы на клумбах внизу мы с мамой сами сажали этой весной.

Тут парадная дверь распахнулась, и Элинор тихо ахнула, когда увидела дворецкого Найтонов, Форбса, который принялся выбивать пыль из коврика, перекинув его через перила лестницы.

Гэбриел сразу понял, какой мукой для нее было ощущать себя чужой, находясь рядом с тем самым местом, которое когда-то служило ей надежным прибежищем.

– Ты хочешь зайти и проведать родных?

Элинор задумалась, но затем покачала головой:

– Нет, пока еще нет. Только не сейчас. Сначала мы должны устроиться, а потом я постараюсь что-нибудь придумать, прежде чем предстать перед ними. Мне столько нужно им сказать, что я, право, теряюсь.

Гэбриел улыбнулся и ответил ей голосом, удивительно похожим на голос Майри:

– Начинать всегда лучше с самого начала, дитя мое.

Когда экипаж наконец тронулся с места, Элинор показалось, что она заметила чью-то фигуру - смутный силуэт, промелькнувший в одном из окон нижнего этажа. От волнения у нее перехватило дыхание, и она не спускала глаз с особняка до тех пор, пока тот не исчез из виду, повторяя про себя: «Вот я и вернулась домой, мама».

После того как их багаж перенесли в особняк Данвинов, Элинор отослала обеих девочек в ванную, чтобы те умылись с дороги, а сама тем временем приступила к обязанностям хозяйки дома, встретившись с миссис Уикетт, экономкой, нанятой для них мистером Праттом. Эта женщина представляла собой полную противоположность Майри, начиная с высокой худощавой фигуры и кончая безупречно вежливым голосом, начисто лишенным, однако, искренности или сердечного тепла. Она заставила Элинор еще больше пожалеть о разлуке с их домом на Трелее.

Элинор поручила миссис Уикетт и двум горничным, нанятым вместе с ней, подготовить для них спальни. Пока они проветривали белье и выколачивали пыль из ковров, Гэбриел, Элинор и обе девочки прокатились в экипаже по Пиккадилли, после чего покинули карету и пешком продолжили свой путь по Сент-Джеймс-стрит и прилегающим переулкам, чтобы сделать необходимые покупки, а заодно и полюбоваться городскими достопримечательностями.

Они долго бродили по Пэлл-Мэлл, показывая девочкам великолепные сады Сент-Джеймсского парка и Карлтон-Хаус, лондонский дворец бывшего принца-регента, опустевший с тех пор, как принц год назад унаследовал престол, потратив перед тем без малого тридцать лет на его перестройку. Сооруженный из красного кирпича, с внушительными на вид колоннами коринфского стиля, внутри этот дворец, как говорили, мог соперничать по роскоши с самим Версалем. Изящная лестница, состоявшая из двух рядов ступенек, которые сходились на первом этаже и затем снова расходились, чтобы соединиться этажом выше, считалась одним из главных украшений парадного вестибюля наряду с ионическими колоннами из бурого мрамора и драгоценными безделушками, привезенными сюда из разных мест, вплоть до Китая.

Окинув дворец до самого верха крыши взглядом, полным благоговейного трепета, Брайди с чисто детской непосредственностью заявила, что она непременно выйдет замуж за этого принца и будет жить в его красивом доме вместе с Джулианой и ее любимцем, маленьким ягненком, которого она ласково называла Вулли. Элинор и Гэбриелу пришлось поставить ее в известность, что принц - на самом деле уже не принц, а король - женат и отказывает своей супруге в официальном короновании потому, что она пришлась ему не по нраву. Брайди тут же взяла свои слова обратно, решив, что она найдет себе другого принца, у которого будет даже более красивый дом, чем этот Карлтон, и который не откажется сделать ее своей королевой.