ультразабегах менее чем за шесть недель. Это грандиозный результат, и причина, по которой я справился с ним, заключается в том, что я сосредоточен на том, чтобы всегда быть на высоте. Когда ты живешь таким образом, не остается времени на пожертвования расистам из маленьких городков или кому-то еще, чьи взгляды определяются их узким умом. На данном этапе моей жизни якобы оскорбительное, невыразимое слово с его темной, жестокой историей превратилось в цепочку безобидных символов: согласных и гласных, которые ни черта не значат.

Когда до конца пути оставалось две мили, небеса разверзлись. Прохладный, очищающий дождь лил ливнями и ведрами, смывая мой пот, грязь и кровь на песчаную дорогу.

"Бог дождя - сопляк!" завыл я. "Я бы хотел, чтобы дождь шел сильнее!"

Я следовал по этой дороге, пробираясь сквозь деревья, пока она не вылилась на белый песчаный пляж, омываемый Атлантическим океаном. Я официально пересек Флориду менее чем за три дня и стал первым, кто преодолел дистанцию AF 200.

В свои сорок пять лет я был в лучшей форме за всю свою жизнь, и я не мог дождаться 2021 года. С моей Полярной звездой, освещающей мне путь, я представляла себе год карьеры с побитыми личными рекордами.

Учитывая это, в феврале следующего года я записался на прием к ортопеду, чтобы обсудить ноющую боль в обоих коленях. Я слышал, что он предлагает новый метод лечения стволовыми клетками, который может помочь, но вместо этого он предложил операцию. По его словам, это будет простая артроскопическая операция. Он срежет истертые края, удалит ороговевшие ткани и пообещал заметные улучшения через две-три недели восстановления.

Я согласился, но по мере приближения операции все больше опасался ее. Я уже проходил через халтурные операции, хорошо бегал, несмотря на боль, и не хотел терять то, что у меня было. И все же, когда я обдумывал всю картину, я возвращался к тому, что он сказал нам с Кишем в своем кабинете. Риск был настолько мал, что не было никаких минусов. Мы все сошлись на простой цели: устранить источник моей остаточной боли, чтобы я мог продолжать работать.

Утром после операции, 10 февраля, я отправилась на длительную пробежку. Поскольку впереди было не менее двух недель простоя, мне нужно было сделать последнюю пробежку. Затем я принял душ, побрился и поехал в больницу. Мой хирург встретил меня в приемном покое. Операция заняла больше времени, чем он ожидал, но он не упомянул об осложнениях и не изменил наш план реабилитации и восстановления, после чего меня выписали, не имея даже костылей.

Следующие несколько ночей боль была настолько сильной, что меня тошнило. Мне пришлось использовать стены как костыли, чтобы добраться до ванной с кровати. Я почти не мог нагружать колено, и я знал, что не должен был быть настолько расстроен после такой простой процедуры. Большинство людей могут ходить сразу же и возвращаются к работе в течение двух недель. В операционной должно было произойти что-то извращенное и неправильное, но доктор ничего не сказал. И я почувствовал кое-что еще. Я больше никогда не буду бегать.

 

Эволюция № 7

Сколько себя помню, я мечтал о месте за столом. Даже когда я был подростком-панком, я знал, что однажды я захочу сесть за этот мифический стол среди великих в своей области. Полагаю, это можно объяснить глубоким стремлением к респектабельности. Я отчаянно хотел быть кем-то, потому что чувствовал себя никем. Именно поэтому в столь юном возрасте меня потянуло в спецназ, а когда я понял, что проваливаю учебу, это стало причиной того, что я так хотел измениться. Я знал, что никогда не окажусь за этим столом, если не буду относиться к себе и своей жизни более серьезно. И все же, как бы мне ни хотелось оказаться среди великих, тех, кто принимает решения, тех, кто помазан, я годами ждал официального приглашения.

Не знаю, сколько раз я представлял себе, как получаю тисненый золотой билет на ужин, о котором мечтал, где стейк и хвост омара будут подавать те, кто восхищался нами и хотел быть рядом с нами, но я ожидал, что сначала придется что-то доказать. Я полагал, что если впишусь в соответствующую организацию или структуру и буду постоянно соответствовать стандартам, то кто-то заметит меня - наставник или проводник - и подскажет, как добраться до места, где собираются все влиятельные игроки. Я не стремился оказаться во главе стола. Я не бредил. Я просто хотел занять место.

Тем временем я стал одним из официантов, обслуживающих элиту. Вскоре за стол сели и некоторые мои сверстники, которые, по моему мнению, не обладали такой квалификацией, как я. Я смирился с этим и обслуживал их, все еще надеясь, что однажды меня постучат по плечу и кто-нибудь выдвинет для меня стул. Я так хотел, чтобы начальство меня помазало и одобрило. Я хотел, чтобы мне сказали: "Наконец-то ты пришел, Дэвид Гоггинс. Теперь ты признан одним из лучших".

Беда в том, что такое официальное приглашение приходит редко, а для меня оно так и не пришло, но пока я ждал, я наблюдал за своими так называемыми начальниками с близкого расстояния. Я наблюдал за их работой, изучал, как они себя преподносят, и понял, что большинство из них - самые обычные ублюдки. А я хотел быть необычным. Потому что именно неординарная история, неординарный лидер вдохновляют других на то, чтобы стремиться к большему, работать усерднее и быть на высоте.

Не секрет, что подавляющее большинство людей предпочитает, чтобы ими руководили, потому что легче следовать за кем-то, чем прокладывать свой собственный путь. Однако слишком часто нами руководят начальники, учителя, тренеры и влиятельные чиновники, которые носят звания и титулы, произносят оптимистичные речи, используют управленческий жаргон и стратегии, которым они научились в университете, на семинаре или у своих коллег за столом в кабинете руководителя, но не вдохновляют нас. Возможно, это потому, что они слишком много говорят и слишком мало делают. Может быть, потому, что их собственная жизнь вышла из-под контроля. Как бы то ни было, со временем становится очевидно, что эти мужчины и женщины, которыми мы когда-то восхищались издалека, не обладают тем, что нужно для руководства собой, не говоря уже о других. И все же, когда они отвергают или игнорируют нас, мы позволяем этому ограничивать нас и нашу способность влиять на организацию, в которой мы состоим, и на людей вокруг нас.

Это не обязательно должно быть так.

Слишком многие люди