сожрали, причем им даже этого не хватило и бедняки часть зерна покупали у богатеев.

— И что вы хотите этим сказать?

— Вы запланировали большую часть закупок оборудования за границей закупать за счет продажи туда зерна — но зерно вы собираетесь забрать как раз у мужиков-голодранцев, которые даже себя прокормить не в состоянии. Забрать зерно государство сможет, но мужик начнет дохнуть с голода. Мы к этому стремимся?

— Но у нас сейчас нет иного выбора…

— Чушь не говорите! Так, по вашим планам нам нужно продать иностранцам два — три миллиона тонн.

— Нужно, иначе мы просто не сможем закупить необходимое оборудование.

— Теперь прошу обратить внимание на такой факт, доказанный уже факт: один трактор обеспечивает, даже при очень плохом урожае, сто тонн зерна в год. То есть для получения трех миллионов тонн нам нужно выпустить в поля тридцать тысяч тракторов. Для которых потребуется подготовить шестьдесят тысяч трактористов и примерно три-четыре тысячи механиков, способных эти трактора чинить. Слава богу, на тридцать тысяч тракторов керосина у нас хватит…

— Насколько я знаю, нас уже есть больше двадцати тысяч машин, и за год будет изготовлено…

— Глеб Максимилианович, как показал тринадцатый год, для того чтобы страна была сытой, производить нужно зерна несколько больше. По моим расчетам стране нужно получать не менее девяноста миллионов тонн, а мы в состоянии, не обирая мужика, вырастить три миллиона. Сейчас в состоянии, а сам мужик, если не случится столь же урожайный год, как тринадцатый, вырастит еще миллионов тридцать. Которых ему самому на сытный прокорм не хватит. Отсюда вопрос: сколько мужиков мы готовы уморить голодом?

— Нам нужно немного потерпеть, пока мы не создадим современную промышленность!

— Нам? Как раз мы — я имею в виду собравшихся здесь — голодать точно не собираемся. Голодать будет мужик, а голодный мужик вообще работать не будет. Хорошо работает исключительно мужик сытый и довольный…

— Владимир Ильич считает крестьянство классом сугубо буржуазным и идти у него на поводу…

— Владимир Ильич — сумасшедший садист и откровенный враг России. Иного слова я для человека, приказывающего убивать людей за то, что они не хотят думать так, как он желает, я не найду. И попрошу больше на него не ссылаться: как авторитет он себя еще никак не проявил.

— Но ведь он совершил революцию…

— Никакую революцию он не совершил, не несите чушь. Он — предатель, когда страна вела войну, он сидел себе спокойно в Швейцарии, вкусно жрал, сладко спал и поливал страну помоями, желая победы Германии и порабощения России иностранцами. Вы что, статей его не читали или предпочти их быстро забыть? Я не забыл — и теперь, когда он окончательно спятил, ему надлежит тихо сидеть в палате желтого дома, надеясь на то, что те же мужики его там не найдут.

— А у Владимира Ильича может быть совершенно иное мнение, — не удержался Лев Борисович. — Он может счесть, что в палате желтого дома место нужно готовить вовсе не ему.

— Беда в том, что даже вешать его смысла нет, он просто не поймет что его вешают. Именно поэтому он еще жив, хотя для сохранения его никчемной жизни мне пришлось ему назначить охрану из особого бурятского батальона.

— Вы…

— Пришлось, он попытался в «Правде» очередной злобный пасквиль напечатать. Да и тьфу на него, нам нужно решать, как страну спасти.

— А вот сейчас в Гомеле еще один тракторный завод… — попытался развеять мрачную тишину в комнате Станислав Густавович.

— Оказывается, гусеничные трактора на уборке картошки не годятся, в Гомеле будут выделываться трактора колесные.

— Форд предложил нам выкупить у него завод в Ирландии…

— У Форда трактор получился дешевый — но это его единственное достоинство. Нам он не годится, есть машины куда как лучше.

— Но нам их продавать не хотят, я имею в виду заводы или даже лицензии.

— Мы купили несколько новейших американских машин, и наши инженеры их изучили. Кое-что сочли не только полезным, но и воспроизводимым на наших заводах, а лицензии — в них сейчас смысла для нас нет, у нас культура производства иная. Это я слова наших инженеров повторяю, им виднее.

— Но они могут и ошибаться.

— Могут. Однако гусеничные трактора они сделали очень неплохо, так что лучше мы им просто поверим. Или тут кто-то умеет трактора изобретать? Выходите, не стесняйтесь! Что, никто не умеет?

— У вас еще замечания по планам есть? — сухо поинтересовался Кржижановский.

— Есть, но незначительные. Вы слишком мало внимания уделили заводам и фабрикам существующим, которые сейчас просто стоят.

— Они устаревшие, и в планах особо отмечено, какие модернизации на них требуется произвести.

— Это очень мило, но, по моему мнению, их стоило бы запустить в том виде, в каком они до революции были. Да, оборудование на них устаревшее, но они хоть какую-то продукцию выделать смогут.

— Слишком дорогую.

— Да, но у нас вообще никакой нет! Поэтому сейчас мы из вашей программы примем лишь постройку станкостроительных заводов в Иваново и в Твери — без таких заводов мы вообще ничего выстроить не сможем. А все оставшиеся средства направим на перезапуск старых заводов, в первую очередь металлических. И шахт: без угля заводы нам вообще ни к чему.

— А на какие средства…

— У нас с прошлого урожая осталось довольно много продуктов, и мы все эти продукты направим рабочим и шахтерам. Причем шахтерам в первую очередь.

— Я бы предложил запустить еще несколько ткацких фабрик…

— Если средства останутся, то есть если у нас останется, чем кормить ткачей, то да, это будет тоже важно.

— А урожай следующего года… ведь уже осенью у нас будет…

— Еще раз: нам прежде всего нужно заново запустить то, что остановилось после революции. Для этого нам потребуется в первую очередь хлеб для рабочих, и поэтому за границу мы продавать зерно не будем. А вот в следующем году — посмотрим, что у нас к следующему году получится.

— А вы не опасаетесь, что в следующем году на наш хлеб покупателей уже не будет? Ведь рынок тут же займут американцы, канадцы и аргентинцы.

— Нам больше останется, и мы быстрее свою промышленность восстановим. Еще раз повторю: нам сначала нужно запустить стоящие заводы и фабрики, которые худо-бедно, но Россию продукцией обеспечивали.