зарегистрированы случаи преследования и избиения некоторых помещиков своими крепостными. Крестьяне села Татарская Лака устроили над своим помещиком Дураковым даже мирской суд. Кто же другой, кроме него, мог поджечь село, если накануне пожара его видели бегающим по задворкам с горящей лучиной! Дуракова поймали, избили, проломив голову, и бросили на горящие угли.

Тамбов чуть ли не ежегодно посещали пожары. В 1815 г. произошёл такой пожар, и в городе возникли такие беспорядки, что только что заступивший на место губернатор А.М.Безобразов был вынужден ввести военное положение, приказав оцепить город сторожевой цепью, составленной из солдат гарнизонного батальона. В течение трёх недель губернатор, не зная ни сна, ни отдыха, руководил ликвидацией последствий пожара. Полиция «шерстила» всех подозрительных бродяг и беспаспортных, Безобразов ездил по ночам по городу и проверял сторожевые цепи и городские кварталы. Он так себя изнурил, что у него из горла пошла кровь. Благодарные горожане составили благодарственный адрес, собрали под ним 197 подписей и преподнесли его губернатору.

Следствие установило, что местным Катилиной оказался советник казённой палаты Марк Иванович Гороховский, известный взяточник и вор. Не удовлетворившись обычными хищениями и взятками, он для поджогов и грабежей организовал бедную учащуюся молодёжь. Мальчишкам Гороховский за поджог платил по 5 рублей, взрослым – до 50 рублей. Следствие по делу Гороховского затянулось, Марк Иванович был «травленый волк» и знал, какие уловки и способы применить к судебному законодательству. Начатое ещё при губернаторе Нилове дело о взяточничестве и казнокрадстве Гороховского не кончилось и при его преемнике Д. С. Шишкове. При этом подследственный иногда исполнял обязанности вице-губернатора. При Безобразове Гороховского, наконец, осудили, его лишили всех чинов и званий, на имущество наложили секвестр и отправили в ссылку в Нерчинск. Что касается его участия в организации поджогов, то следствие оставило его… в «сильнейшем подозрении».

Самарский губернатор Фадеев вспоминает о причинах пожаров 1839 года в Саратовской губернии. Оказывается, виноваты во всём были слухи о том, что император захотел выдать свою дочь Марию за турецкого султана, а Саратовскую губернию отдать султану в качестве приданого. Саратовские крестьяне как настоящие православные патриоты не захотели стать турками и решили спалить всю губернию, но не отдать её туркам.

Накануне реформы 1861 года Тамбовскую губернию снова охватило пожарами, причём чаще всего они возникали в результате поджогов. Дубасов приводит эпизод, случившийся во время пожара в г. Моршанске, в котором погибли две женщины и ребёнок. К горевшему дому подошёл сам поджигатель крестьянин Паршин, а стоявший там солдат Несчук сказал ему:

– Через день вам опять гореть, я – человек польский, и всех нас – трое.

– И так трое сгорело, – ответил Паршин.

– Мало этого, и ты сгоришь, и жена твоя, – возразил Несчук, – и как я махну рукой, вам и гореть.

Несчука схватили и осудили к тюремному сроку

После пожара жителей Моршанска охватила какая-то обречённость. Они приходили на пожары без воды, крючьев и других пожарных инструментов и затравленными глазами смотрели на то, как огонь пожирает строение.

– Всё равно все сгорим, – говорили они, – потому что настала пора чистилища и бедствий.

А поджигатели не унимались и действовали открыто и дерзко. Один из них подкинул дьякону Тихону записку следующего содержания: «У тебя нынче ночью пожар будет». Сообщили в полицию, та вроде бы приняла меры, но не усмотрела: дом у дьячка всё-таки сгорел.

В городе Темникове неизвестная личность, переодевавшаяся то в мужское, то в женское платье, ходила по городу и пугала жителей пожарами, которые должны были начаться на Троицу и охватить город с трёх сторон. В городе Борисоглебске настоящую панику причинила подкинутая кем-то записка о том, что «будет гореть город Борисоглебск в 6 часов вечера непременно. В трёх местах будет подожжено нами, и вы, жители, верьте сему…» Далее авторы записки извинялись за свою неграмотность, но лучше они не умели. Писал якобы некий Дмитрий, а помогали ему сочинять текст ещё 117 человек. Автор предлагал жителям проститься со своим городом.

Горели не только города, но и сёла, среди поджигателей оказывались мальчики, бабы, солдаты, нищие. Самый сильный пожар случился в Тамбове, в котором сгорела вся Дворянская улица, и Козлове, лишившемся четырёх церквей и около 700 домов.

На этом-то фоне и был объявлен манифест от 19 марта 1861 года. Дубасов пишет, что многие боялись тогда, что освобождение крестьян от крепостной зависимости будет сопровождаться народными волнениями и актами насилия, но, пишет краевед, слава Богу – всё обошлось. Правда, в Тамбовском уезде нашёлся один крестьянин, призывавший весной 1861 года убивать помещиков, но его выступление отклика у крестьян не нашло.

В 1847 году в Костроме случились четыре пожара, от которых пострадали 188 общественных и частных зданий. Губернатор Константин Никифорович Григорьев (1846—1847), основываясь на ложных показаниях солдата польского происхождения, распорядился – без суда и следствия – первым делом арестовать как возможных поджигателей жителей польских и других западных губерний. Под стражу были взяты и женщины, а некоторых арестованных под конвоем солдат водили по улицам города и показывали возмущённым жителям. Некоторых подвергли наказаниям кнутом. Нет нужды говорить о том, что многие из арестованных были априори в поджогах невиновными.

Слухи о противоправных действиях костромских властей дошли до Николая I. Возмущённый император распорядился немедленно освободить всех арестованных, а губернатора Григорьева уволил и предал суду.

Недороды были также постоянной заботой и центрального правительства, и местных административных органов. Пётр I, к примеру, использовал свой любимый метод борьбы с голодом – указы. Так, например, указом от 16 февраля 1723 года предписывалось описывать запасы хлеба у зажиточных людей и отдавать излишки тем, у кого его не хватало. Заёмщики должны были вернуть им хлеб в урожайный год. Двумя царскими указами того же года губернаторам вменялось в обязанность составлять об урожаях зерновых ежегодные отчёты, но исполнять их никто не торопился. В 1724 году у Петра появилась мысль создавать хлебные магазины, т.е. склады с запасами зерна, но о выполнении и этого указа, как пишет Щепкин, царь нимало не беспокоился.

Запущенность в этой области достигла апогея при Анне Иоановне: она запретила подавать нищим, ужесточила наказание за разбои, совершаемые под давлением голода и …закрыла провиантские склады, организованные Петром, т.е. сделала всё для того, чтобы обострить ситуацию в губерниях до предела.

При Елизавете Петровне в 1743 году была сделана попытка восстановить провиантские магазины, но поданный императрице князем Н.Ю.Трубецким проект так и остался на бумаге. Не более успешным оказался проект графа П.И.Шувалова от 1754 года. Ему удалось добиться лишь решения о том, чтобы губернии представляли ежегодные отчёты о перспективах урожая.

Екатерина II в 1763 году сделала попытку вернуться к проектам Трубецкого-Панина-Шувалова и создала для этого комиссию, но по истечении 5 лет бесплодных дискуссий в сенате ничего конкретного сделано так и не было. Императрицу напугала сумма, в которую могло обойтись казне создание провиантских складов (около 126 тысяч рублей) и предложила взять это дело на себя помещикам. Но какой помещик хотел давать средства на содержание каких-то голодных крестьян? И голод продолжал мучить крестьянскую Россию.

Александр I создал в губерниях т.н. комиссии народного продовольствия, призванные отвечать и за статистику сбора зерновых, и за создание в губерниях зерновых запасов и денежных средств на них. С некоторыми модификациями эта система продержалась до конца XIX века, кое-как справляясь с поставленными задачами, но полностью избавить население империи от голода не удавалось.

В Приамурском генерал-губернаторстве в начале ХХ века определённую проблему стали создавать плохо контролируемый процесс эмиграции китайцев и корейцев. Военный губернатор Приморской области (1888—1897), а потом генерал-губернатор Приамурья (1905—1910) П.Ф.Унтербергер считал, что в критических ситуациях корейцы и китайцы, которые практически не ассимилировались с русским населением края, представляли собой угрозу безопасности государства. Кроме того, наплыв сезонных сельскохозяйственных рабочих из Кореи и Китая, по мнению Унтербергера, «развращает наше сельское население, которое отвыкает от самостоятельного крестьянского труда и предаётся безделью и пьянству». Под руководством генерал-губернатора был выработан целый пакет мер, призванных упорядочить процесс эмиграции корейцев и китайцев и установить за ними эффективный контроль. Петербург тогда отклонил предложение генерал-губернаторства, полагая, что проблема не заслуживала такого внимания, которое уделял ей Унтербергер.

Особую главу в деятельности царской администрации в период 1667—1905 г.г.