Между тем Литвинов сообщил полпредам СССР в Англии и Франции И. М. Майскому и Я. З. Сурицу[193] следующее: «Сегодня поздно вечером я вызвал Сидса и сообщил ему, что мы предлагаем немедленно созвать совещание из представителей СССР, Англии, Франции, Польши и Румынии. Я объяснил, что из вопросов одного правительства другому о позиции каждого ничего не выйдет, а поэтому необходима общая консультация. Место конференции не имеет значения, но лучше всего было бы собраться в Румынии, что сразу укрепило бы ее положение…»[194] Это надо же с какой оперативностью действовал Литвинов в интересах…Великобритании! Вот бы так в интересах СССР действовал. Хотя бы в таком простом вопросе, как элементарная проверка – а был ли ультиматум в самом деле. Ведь проще же пареной репы запросить советского полпреда в Румынии, чтобы тот узнал у румынского правительства, что к чему. Но это еще что. Тут ведь и Майский продолжил играть на британском поле, хотя и не до конца понятно, насколько сознательно.

18 марта он прислал из Лондона телеграмму, во втором пункте которой говорилось: «…2. Далее Галифакс сообщил мне о демарше румынского посланника по поводу германского ультиматума Румынии, о котором я вам сообщал, а также о том, что Тиля по поручению своего правительства поставил перед ним вопрос об английской помощи Румынии в случае агрессивных действий со стороны Германии. Галифакс добавил, что он спросил Тиля, в какой мере Румыния может рассчитывать на помощь своих соседей. Тиля ответил, что румынское правительство уверено в помощи со стороны Польши и Балканской Антанты,[195] по вопросу же об СССР Тиля не мог сказать ничего определенного. Галифакс обещал Тиля в срочном порядке обсудить вопрос в британском правительстве и после этого дать ему ответ. Однако прежде чем принимать свое решение, британское правительство хотело бы выяснить позицию СССР в данном вопросе. Его интересует, может ли Румыния рассчитывать на помощь СССР в случае германской агрессии и в какой форме, в каких размерах (т. е. только ли на поставку оружия и амуниции и тому подобное или же и на более активную военную поддержку).

[По «странной забывчивости», в донесении в Москву Майский не указал, что Галифакс интересовался этими вопросами настойчиво. А ведь в его дневнике именно так и записано[196].]

Вчера вечером он послал Сидсу инструкцию срочно выяснить этот вопрос, но считает нужным поставить об этом в известность также меня. Затем Галифакс, сославшись, между прочим, на мой вчерашний разговор с Ванситтартом, стал интересоваться, что я лично думаю о возможности такой помощи.

[17 марта 1939 г. полпред СССР в Лондоне И. М. Майский имел беседу с главным дипломатическим советником министра иностранных дел Англии Р. Ванситтартом, являвшимся сторонником сотрудничества Англии с СССР в целях отпора германской агрессии. Признав, что «внешняя политика премьера потерпела полный крах», Ванситтарт утверждал, что аннексия Чехословакии нанесла по ней «окончательный удар» и поэтому «политика умиротворения мертва и возврата к ней не может быть». Ванситтарт далее стал рассматривать вопрос о возможном направлении будущей германской агрессии. «Мемель и Данциг [находятся], видимо, под непосредственным ударом, но это сейчас уже мелочь. Он, Ванситтарт, считает весьма вероятным, что ближайшим крупным объектом [агрессивных действий] Гитлера явится Румыния. Каковы бы, однако, ни были непосредственные планы Гитлера, несомненно одно: остановить экспансию Германии можно только путем быстрого создания блока из Англии, Франции и СССР с включением всех других угрожаемых государств [таких], как Польша, Румыния, Скандинавия и так далее». «Беда 1938 года состояла в том, – сказал он, – что Гитлер сыпал удары на Европу разрозненную, неподготовленную. Если в 1939 году мы хотим противостоять германской агрессии, Европа должна быть объединенной и подготовленной. Первым шагом для этого должно быть сближение между Лондоном, Парижем и Москвой, выработка общих планов действий заранее, а не в момент кризиса». Как показали дальнейшие события, эти высказывания Ванситтарта отражали, однако, его личные взгляды, а не позицию английского правительства. Отвечая Ванситтарту, полпред отметил, что ему вполне понятен ход мыслей Ванситтарта, однако, как Ванситтарту должно быть хорошо известно, «именно Лондон и Париж систематически саботировали всякий коллективный отпор агрессорам». Ванситтарт вполне согласился с этим заявлением.[197] Обратите внимание на следующее обстоятельство. Встреча Майского с Ванситтартом произошла явно днем. Явно – потому, что с 18.00 он был уже у турецкого посланника на чае. И вот ведь какое дело-то получается. Уже днем 17 марта английские руководящие дипломатические работники стали осуществлять провокационную затею с так называемым германским ультиматумом Румынии. И потому вовсе не случайно выше было указано, что Майский был обязан насторожиться, едва только он услышал во время чаепития у турецкого посланника историю с ультиматумом, поведанную румынским посланником. Увы… но просто ли «увы»?..]

Я сослался на выступление т. Сталина,[198] подчеркнув, что практическое преломление общего принципа зависит от конкретных условий в каждом случае. Галифакс просил меня выяснить и информировать его о том, как смотрит Советское правительство на вопросы помощи Румынии. Галифакс, между прочим, высказывал мысль, что германское наступление на Румынию – дело ближайших дней, хотя для такого наступления необходим ряд предварительных шагов в отношении Венгрии (хотя бы получение ее согласия на пропуск немецких войск). Я ответил, что, несмотря на германский ультиматум Румынии, я еще далеко не уверен, что Гитлер действительно хочет идти на Восток. Этот ультиматум может ведь иметь и иной смысл – поставить на службу Германии все сырьевые ресурсы Румынии, в особенности нефть, как раз для того, чтобы развернуть главное наступление на Запад. Галифакс информировал меня о шагах, предпринятых британским правительством в чехословацком вопросе (вызов британского посла из Берлина “для доклада”, помощь беженцам, приостановка платежа по 10-миллионному займу Чехословакии, отправка ноты-протеста, по поводу которой Галифакс с жестом усталой безнадежности бросил: “которая (теперь) вообще лишена всякого реального значения”), и в заключение просил поддерживать с ним тесный контакт в порядке обмена информацией и мнениями. Он выражал надежду, что Литвинов будет делиться с ним информацией, которая может представлять интерес для обеих сторон. Полпред».[199]