Поездили вокруг, поискали, что купить. В Европе за то же время проедешь несколько стран. Поля, поля. Как в России! А ведь мсье Киселев сбежал из России и вот уже из Европы сбежал. Подобрали большую гостиницу в самом центре Монреаля. Начали ходить на оперные спектакли вместе. Большую гостиницу всегда есть на кого оставить. Красивая жизнь! “Как он взял свое си и держал, а?”

Филипп пошел узнавать людей с первого взгляда. У вас важная встреча, я понимаю. И-и-их – и смотрит в окно. Вам завтрак в номер? Вы верно заметили, монреальское небо сидит на голове как шляпа. Вот они, два слова о погоде. Вы говорите на шести языках? Да, раз в жизни у всех забивает…

В большой гостинице больше шансов встретить то, от чего бежишь. Много русских. Советский Союз приказал долго жить, их словно взрывом разбросало. Ругают Горбачева последними словами. Забывают, что это он открыл им двери. Какую страну развалил! Как будто сами не о том мечтали.

Мсье Киселев перешел на свой страшный французский. Не отвечал на расспросы о фамилии. Русский князь, поклонник русской оперы, ни с кем из русских встречаться не желал. Брал берет, шел на кладбище. Покупал цветы и искал, кому их отдать.

Но ведь надо было когда-то рассказать Филиппу! Надо было объяснить свою странную ностальгию! Нельзя же всю жизнь жить в тишине! Надо было вырвать из сердца историю, где маленький мальчик убегал и прятался, а солдаты ловили его, сапогами бухали и кричали – лови жиденка, лови мерзавчика! И мамочка кричала – не оборачивайся, не смотри назад! Ведь эти солдаты – не Россия! Может, нужно забыть, чтобы простить, каждый эмигрант через это проходит. Но как?

Вот здесь, сейчас, сбрось свое прошлое в океан. Самое время.

16

Вдруг, неожиданно, как бывает только на сцене, в театре, в жизни произошел роковой поворот. Жизнь не театр, потому что мы не знаем заранее, чем действие может закончиться. Нет барабанного боя, возвещающего смерть.

Мсье Киселев вышел из гостиницы без берета. Он шел по объявлениям на домашние распродажи. Его маленькая слабость – антиквариат. Красивая жизнь. Еще в Европе он посещал, случалось, воскресные базары, ничего не покупал, но смотрел. Развлекался. А здесь, в Монреале, распродажи проводят каждую субботу в теплое время года. Люди избавляются от своего прошлого, чтобы начать с нуля. Может, это последние объявления до следующего лета. Снег обещали через неделю-две.

“Я был в прекрасной форме, вот что обидно”. Мсье Киселев забыл свой берет. Вроде утром светило солнце. Как можно довериться осеннему солнцу? Он не хотел возвращаться, потому что у русских это дурная примета, не будет дороги. Набежали тучи. Он шел пешком, потому что не умел водить машину и вообще любил пройтись. Он побывал на нескольких распродажах и был в восторге. Видел милую литографию в бархатной рамке, супружеская пара, XIX век. Муж хмурится – хочет казаться старше, а жена – совсем девочка, с детской пытливостью в глазах. Ах, ей предстоит столько романов в жизни! Можно сочинить для Филиппа целый рассказ. И еще видел старинную хрустальную вазу, очень тяжелую. Хороший тенор заставил бы ее звенеть! Как возьмет свое си… Забава…

Мсье Киселев вышел под дождь и долго не мог поймать такси. Вернулся в гостиницу весь разбитый. Жар, кашель, удушье. Опять пропал голос, в который раз.

В Монреале хорошо жить, но не болеть. Врача невозможно вызвать на дом. Надо ждать рандеву или идти в скорую помощь. Туда больные поступают как письма на почту – непрерывным потоком. Он ходил в скорую помощь и сидел там с высокой температурой несколько дней подряд. Бредил – ему чудился хмурый муж и глазастая жена, которая все просила его спеть. Температура вскоре пошла на убыль, но кашель остался, а врача не нашли. Начало.

Голос появился через пару недель. Не голос даже, а сипенье ржавой трубы. Да, все повторялось. Врач тоже нашелся, через пару недель, и стал задавать знакомые вопросы – а сколько вам лет, мсье Киселев? Как будто человеку положено болеть, раз он постарел. Все было тяжелее и хуже, чем раньше. Не голос, веселье ушло. Начало конца.

Было бы неплохо сменить климат. Уехать на время куда-нибудь на море. Зима въезжала в Монреаль, как армия захватчика. Не устоять. Старички и старушки улетали на юг до самого лета. Их здесь даже называли по-своему – “снежные птицы”. Можно было поехать в деревню под Ниццей, отец приглашал. Деревня теперь стала красивая, богатых больше, чем кур, а коров давно нет, молоко привозят из города. Отец ездит в Ниццу за продуктами раз в две недели, он может брать с собой мсье Киселева, чем не шофер. В Ницце есть театр, кладбище и воскресные базары, все знакомые адреса. Ну вот, самое время.

Филипп впервые расставался с мсье Киселевым надолго. Не было никаких предчувствий. Вышел без берета, простудил горло – разве так начинаются настоящие трагедии? В последний вечер перед отъездом мсье Киселев стал рассказывать Филиппу какую-то историю о девятилетнем мальчике, но не докончил, не захотел или не смог. Он задыхался, когда говорил. Из-за болезни? Из-за страха перед полетом через океан? Филипп не понял, о ком идет речь. Может, это какая-то пьеса, которую он никогда не видел.

“Почему мамочка так кричит, что там солдат с ней делает?…Я бегу, задыхаюсь, прячусь за шкаф… “Не смотри, – кричит мамочка, – не оборачивайся назад!..” “Где мерзавчик, – ревут солдаты и топают сапогами, ищут меня, – лови жиденка! Лови мерзавчика!..” Да что вам надо? Мы завтра выезжаем, нас выпустили… это я открыл дверь, когда стучали… сказали, письмо от отца… отца нет, а я поверил в письмо… до конца надеялся… “Мамочка, мы ведь не евреи, мы православные русские”… “Злые люди когда обзываются, то говорят “жиды”, не повторяй”… эти солдаты – не Россия, я знаю, но что я могу поделать… я не могу подать руки всякому русскому, может, среди них… мы уехали навсегда на рассвете… пластинки с музыкой… опера Верстовского “Аскольдова могила”… я для России человек лишний, жених отвергнутый… и никто не просит прощения… может, нужно забыть, чтобы простить. Я не могу…”

Так что это за пьеса? Опера? Опять из тех, что никогда не ставились за пределами России? И разве можно сказать по-русски – “мерзавчик”? Это ведь ласкательно, любовно? Надо будет расспросить мсье Киселева, когда он вернется.

…Если бы знать, как в театре, заранее, что расставанье – навсегда.

17

Отец теперь писал Филиппу почти каждую неделю. Сообщал о здоровье мсье Киселева. Ни разу не упрекнул – а помнишь, когда ты впервые уехал из дома вместе с русским князем, ты молчал целый год? Ему было легче писать, чем говорить. Он даже позволил себе как-то раз отступление от главной темы. Спросил – как ты там, сынок, один?

Отец водил мсье Киселева на деревенские свадьбы. Зимой мало работы, зато много свадеб. Маленькие улочки, а какие страсти? В каждом доме полно детей. На свадьбах поют. Отец не пел, но топал под столом ногами в такт. Разве ему нравилось жить в тишине? Он просто иначе не умел.

Мсье Киселев, прекрасный рассказчик, ничего не писал. И на каком языке писать Филиппу? Он умеет читать только по-французски, хотя говорит на нескольких языках. Свое единственное письмо, поздравительное и предсмертное, мсье Киселев написал Филиппу по-русски. Может, потому что этот язык был для него родным.