– Давайте помогу. – Я быстро взялась за нож и принялась нарезать тыквенную мякоть на кусочки.

– Я покормила твоего песика, – проговорила хозяйка. – Странный он у тебя.

– Песик? – Я напряглась и покосилась на корзинку для пикников, вечером забытую возле двери. – Никак очнулся?

– Вылез из корзинки, – согласилась бабуля. – Начал ножку у стола грызть. Сразу видно, голодный очень был.

– Стол еще цел?!

Я быстро наклонилась, чтобы проверить, как сильно папель попортил хозяйское имущество. Судя по всему, ненасытный Буся испытывал поистине демонический голод! Мелкий негодяй не просто покусал ножку, а выгрыз кусок. Пятнистая недокрыса! Надеюсь, он умел переваривать деревянные щепки, потому что я понятия не имела, что делать с папелем, страдающим несварением.

В этот момент во дворе раздался басовитый собачий лай, резко переросший в скулеж. Чувствуя, как меняюсь в лице, я выскочила на веранду и поежилась от влажного холода. Утро только-только просыпалось. Магический светильник, заменивший прокопченный фонарь, все еще лучился бледным светом. Возле перил, набивая в трубку табак, стоял дедушка в войлочных домашних туфлях и теплой душегрейке.

Он с интересом наблюдал, как мелкий нахальный Буся, утробно порыкивая, жадно мёл отвоеванный завтрак. Испуганный хозяйский волкодав забился под подводу и жалобно скулил, глядя на налетчика размером чуть больше крупной крысы.

Первым порывом было стянуть с ноги ботинок и швырнуть в прожорливую тварь, но как представила, что папель на лету сгрызет половину подошвы, сразу передумала и попыталась подействовать силой убеждения:

– Буся, мелкий паршивец! Нельзя отнимать еду у слабых!

Если бы рейнсверская «болонка» прониклась нравоучением и уступила миску, я бы удивилась до разрыва сердца. Подозреваю, дедуля тоже.

– Хороший пес, – одобрительно прогудел он. – Свирепый!

– Это папель.

– А? – не услышал дед.

– Это рейнсверский демон! – проорала я.

– Ага, вот и я говорю, пес что надо.

– Подарить? – обрадовалась я.

Он почесал седую колючую щетину на подбородке, словно обдумывая соблазнительное предложение, но с большим сожалением покачал головой:

– Не прокормлю.

Несмотря на злоключения, в академию мы вернулись как раз перед началом занятий. Точнее, за полчаса до звонка. Ни о каком завтраке речь не шла, времени оставалось лишь закинуть в общежитие вещи и со всех ног рвануть на учебу.

В панике я заметалась по комнате: одной рукой натягивала мантию, другой – собирала нужные учебники. Потом бросилась поливать обиженно притаившийся кустик. На радостях, что безответственная хозяйка вернулась, мандрагора вцепилась клыками в рукав. Я пролила воду, отодрала кусаку от мантии, впопыхах пнула корзинку с обездвиженным демоном и замерла, осознав, что впервые в жизни прогуляю лекцию. Сначала разберусь с домашним хозяйством.

«Не жди меня», – предупредила я Тильду «приветиком».

«Не жду, сплю», – коротко и ясно ответила она.

Зверинец находился на задворках академического парка. Договариваться пришлось с дерганным старшекурсником, по всей видимости, люто ненавидящим любых животных. В какой-то степени я его понимала: попробуй каждый день почисть клетку под «методическим материалом» и покорми «живые пособия» для уроков по фауне Рейнсвера.

При приближении источника тепла у игольчатого кота из подшерстка моментально вылезали острые шипы. Красноухая черепаха, закованная в зеленовато-коричневый панцирь, беспрерывно скребла длинными когтями по стенкам водного резервуара и шипела, как ядовитая змея. Возможно, ею себя и воображала. Про саблезубых кроликов даже упоминать не буду: увидишь в темноте чудище со светящимися длинными клыками и алыми глазами-углями, до конца жизни останешься заикой.

Желтый в синюю крапинку папель на фоне местных жителей казался верхом красоты. С другой стороны, Буся вообще выглядел забавным. Пока у него не начинался приступ обжорства.

– Кто там? – кивнул лаборант на корзинку.

– Буся, – объявила я и тут же исправилась: – Рейнсверский папель.

С брезгливым видом парень приподнял крышку на корзинке и заглянул внутрь. Губы у него вытянулись и свернулись трубочкой.

Буся был вновь парализован. Поверьте, я не злодейка и испытывала искреннюю жалость, превращая вертлявого «крысеныша» в застывшее чучело, но только заклятие обездвиживания заставило его прекратить жрать! Как оголтелый, он лопал любую гадость, которая лично ему казалась съедобной, а я еще не научилась на глазок определять «деликатесы», чтобы спрятать их от прожорливой болонки.

На ферме был съеден старый башмак дедушки, во время полета на воздушном судне пострадал саквояж Тильды. Насилу отбили! Терпение лопнуло, когда паршивец, с энтузиазмом облизав мой палец, широко раскрыл пасть, чтобы этот самый чистенький палец заглотить. Раззявленный окаменелый Буся выглядел до смешного нелепым.

Парень вытащил песика, повертел и так и сяк, посмотрел в сощуренные глаза, проверил клыки, кончиком пальца потрогал спрятанные на холке под шерстью шипы и резюмировал:

– Не возьмем.

– Как не возьмете? – опешила я.

Сказать откровенно, отказ в мои планы не входил. Замороженный Буся не представлял угрозы для общежитского имущества, но что мне делать с размороженным Бусей?!

– Цвет слишком яркий, – нудным голосом начал перечислять недостатки этот знаток фауны Рейнсвера, – размер не дотягивает до стандарта, хвост без ядовитого шипа.

– Что-то не пойму, – раздраженно перебила я. – У вас академический зверинец или выставка чистокровных демонов? Чем вам его цвет не угодил? Желтая шерсть, синие пятна, вертикальные зрачки. Два сердца бьются, иголки на месте. Что еще надо-то?

– Иголки не вылетают.

– Ну, извините! – взмахнула я корзинкой. – Мы все с недостатками!

– Слушайте, по папелю видно, что он выведен искусственно, а на занятиях разрешено демонстрировать только оригинальных демонов. Он же почти ручная собачка.

– Ага, только ест, как дикий игуанодон, – огрызнулась я.

– Надевайте намордник.

– Подозреваю, что он и намордник сжует.

– Перевяжите пасть.

– И когда он освободится, сначала сожрет меня во сне, а потом придет за тем, кто посоветовал ему челюсти завязывать.

– Что вы от меня хотите, адептка? – Лаборант раздраженно сунул мне в руки обездвиженного зверька с двумя быстро стучащими сердцами. – Продайте его на птичьем рынке.

– Да кто купит папеля?

– Но вы же купили.

– Мне его насильно подарили. Понимаете? Обманом!