Как в случае Китти Дженовезе, невмешательство свидетелей можно понять. Но бездействие может быть так же аморально, как и причинение вреда. Если вы обнаружите себя в ситуации, когда вы видите, что происходит что-то опасное или неправильное, действуйте. Попытайтесь вмешаться или по крайней мере сообщить об этом. Не думайте, что другие сделают это за вас, они могут рассуждать так же, и последствия будут фатальными. В некоторых странах несообщение о преступлении считается отдельным преступлением. Думаю, идея, стоящая за законом об обязательном информировании, верна: если вы знаете о преступлении, возможно, вы не совершаете его лично, но это еще не значит, что вы вне подозрений.

А теперь давайте оглядимся вокруг. Когда вы превращаетесь из свидетеля в преступника? Как насчет совершения наиболее обсуждаемых и жестоких нападений?

Неверный вопрос

Вопрос, который возникает всякий раз после очередной террористической атаки, освещенной по телевизору: почему человек становится террористом?

Слово «терроризм» имеет довольно любопытную историю. Оно появилось во Франции в конце XVIII века и означало политически мотивированное насилие, совершаемое якобинским правительством против собственного народа[280]. Эту концепцию переняла Европа в XIX веке, когда перешла от жесткого запугивания правительствами к жестокому запугиванию правительств. Слово поменяло значение и в итоге приобрело ту смысловую окраску, которую мы знаем сегодня.

Терроризм подразумевает использование страха и насилия как политического орудия или принципа действий для запугивания и подчинения других людей. И хотя многие определения, включая данное Государственным департаментом США, сводят террористов к «внутринациональным группам или тайным агентам»[281], с этим соглашаются далеко не все, утверждая, что в качестве агентов терроризма способны выступать отдельные государства.

И мы знаем наверняка как минимум одно: люди не становятся террористами просто потому, что они психопаты, одержимые желанием убивать. Даже в более широком смысле не существует особого типа личности, который делает нас склонными к терроризму. Как обобщил психолог Эндрю Силке в 2003 году в книге «Террористы, жертвы и общество» (Terrorists, Victims and Society): «Проще говоря, вот что точно не предполагают и никогда не предполагали эмпирические работы: будто террористы обладают определенным складом личности, или что их психология каким-то образом отличается от психологии “нормальных” людей»[282].

В 2017 году эту идею поддержали Армандо Пиццинни и коллеги, которые обнаружили: «Популярное мнение, будто террористы должны быть сумасшедшими или психопатами, все еще распространено, однако не существует свидетельств, что поведение террористов может быть вызвано предшествующими или текущими психиатрическими расстройствами или психопатией... Более того, большинство этих теорий не объясняют, почему, если на многих людей влияют те же социальные факторы или они демонстрируют те же психологические черты, к террористам присоединяется лишь крошечное меньшинство»[283]. Террористы могут изображаться злодеями, но автор и философ Элисон Джаггер, которая пыталась сформулировать более точное определение терроризма, утверждает, что они склонны считать себя «воинами, борющимися за благородное дело с помощью единственных доступных им средств»[284].

Но кто входит в «крошечное меньшинство» тех, кто становится террористами? Такие, как Амир. Мы мало что знаем об Амире, но, насколько нам известно, он был обычным подростком в Турции. Окончив школу, он поступил в университет, но его отчислили. Родители давили, чтобы он женился и нашел работу, наладил жизнь, и тогда появилось легкое решение. Террористическая группировка ИГИЛ[285] обещала 50 долларов в месяц, а также дом и жену. Амир переехал в Сирию и примкнул к группировке. Когда он выступал на NBC в 2015 году, журналист спросил его: «Как вступают в подобные организации?»[286] Амир разразился слезами и объяснил: «У меня была тяжелая жизнь, меня никто не любил. у меня почти не было друзей. Я сидел в интернете и играл в игры». Он объяснил, что ИГИЛ предложила ему избавление от всего этого. Он сказал, что ему показывали видео, «в котором все выглядело захватывающе», что добавляло очарования. Но Амир увидел, как все было на самом деле, когда оказался на поле боя и должен был уничтожать противника; он сдался спустя три дня сражений. Выяснилось, что он не способен убивать, а ИГИЛ не могла дать ему то, чего он искал: возможно, чувство принадлежности, друзей, высшую цель в жизни, финансовую стабильность и любовь.

Большинству из нас это знакомо: одиночество, онлайн-игры, докучливые родители. Но мы не становимся бойцами ИГИЛ. Так чем же отличается Амир?

На самом деле мы не знаем. Хотя мы столько говорим о терроризме, в действительности у нас очень мало сведений о том, почему люди выбирают этот путь. Это объяснение глубоко неудовлетворительное, возможно, поэтому мы никогда его не слышали. Как утверждает эксперт по терроризму Джон Хорген, «столкнувшись с нескончаемой на первый взгляд чередой террористических актов, а также их агрессивным освещением в СМИ, опытный комментатор борется с соблазном предложить иной, пожалуй, более честный, ответ: “Вообще-то в действительности мы не знаем, почему люди становятся террористами” или “Нет, психология не может ‘предсказать’, кто склонен стать террористом”»[287]. Но это не поможет нам почувствовать себя более информированными или успокоенными после террористической атаки. После теракта нам нужны те, кто расскажет, как определить террориста, — это дает нам чувство контроля над ужасом, который возникает от понимания, что такая атака может случиться в любом месте и с кем угодно.