литров. Цены по всей стране (разве что кроме крайнего севера) на горючее одинаковы и не менялись годами. Но в этом году выросли ровно в два раза по утвержденному госпрейскуранту.

“Волга” покушать любила, а ездить в последнее время приходилось много. Поэтому пришлось распотрошить предложенную Гошей нычку из бардачка, которую он оставил мне на топливные расходы.

Не хотел поначалу трогать деньги криминала, но не для себя же, а для борьбы с этим же самым криминалом. Так что можно. В увесистой пачке оказалось пятьсот рублей. Брал только на бенз и ни рубля больше.

Машину припарковал чуть поодаль от нужного подъезда, чтобы лишний раз не будоражить умы бдительных соседей, которые ночь не будут спать, гадая, куда опять забрали бывшего номенклатурщика. Многие вообще еще не привыкли к тому, что его выпустили.

Вот и нужная дверь с “графским” звонком. Нажал на кнопку. Ждать пришлось долго. Я нажал еще раз. Звоночек громкий, аж в подъезде слышно. Неужели дома никого нет? Только подумал, как глазок накрыла тень с обратной стороны двери. Отлично, не зря приехал!

Спустя несколько секунд щелкнула задвижка, и дверь распахнулась. На пороге выросла фигура Зинченко-старшего в велюровом халате, который сидел на нем теперь уже несколько мешковато — исхудал бывший партиец в неволе. Но цвет его морды начал снова приобретать розовый оттенок свободы. Глаза, конечно, уже не такие наглые как раньше, но огонек в них проблескивает. Не все так плохо у него. Прав Женька, есть, наверное, в закромах припасы на безбедную старость.

— Чего тебе, Петров? — буркнул он, недоуменно уставившись на меня.

Я вытащил красные корочки и раскрыл перед его недовольным лицом:

— Вас старший следователь Горохов вызывает. Это срочно. Прошу проехать со мной, я на машине…

Зинченко посерел. Захлопал глазами, заозирался, будто высматривая возможные пути побега.

— Как вызывает? Зачем? Меня же выпустили?.. — голос его дрожал, и мне даже стало его немного жаль.

Зря так пафосно на него насел с порога. Надо было как-то помягче…

— Да вы не беспокойтесь, это по делу вашего сына.

— Сто раз уже говорил, что не знаю, где этот обормот прячется. И знать не хочу! Повестка есть? Нет. Тогда до свидания! — Зинченко вдруг обрел былую уверенность и хотел уже захлопнуть дверь, но я успел вставить ногу в проем.

— Женю задержали. Он в кабинете Горохова.

— Как – задержали?! — и снова Зинченко переменился в лице, будто черта увидел.

Это хорошо… Значит, на сына ему все-таки не начхать. Это он так хорохорился передо мной, только и всего.

— Женя просил вас приехать. Хочет увидеться. Горохов не против, отправил меня за вами. Собирайтесь, Сергей Сергеевич. Я буду ждать вас внизу.

— Да-да, я сейчас, — пролепетал он, явно расстроенный известием о поимке сына.

И снова мне стало его немного жаль. Что за хрень? Почему я такой сентиментальный в последнее время? Если всех жалеть — то жалелки не хватит.

Я с грустью вспомнил нулевые, когда моя черствость достигла апогея, и модное словечко “профдеформация” вполне меня устраивало для оправдания некоторых неблаговидных поступков. А в этом времени все по-другому. И начальство попроще, и люди человечнее, что ли… Хрен профдеформируешься.

— Котик, кто там пришел? — в коридор выплыла дамочка средних лет, немного потертой наружности, но еще вполне ничего. Подтянутая фигура сохранила девичьи прелести. Шелковый халатик едва прикрывал бедра. Через тонкую ткань угадывалось, что накинут он на голое тело.

Ну, Зинченко, ну котяра. Не успел выйти, уже любовницу домой притащил. Устал от одиночества, видно. Его сын в бегах, а он развлекается.

— Это по работе, — буркнул Зинченко и, закрывая передо мной дверь, тихо добавил: — Через пять минут спущусь.

— Ты же не работаешь? — уже через дверь услышал я удивленный возглас женщины.

Я спустился в машину. Вместо обещанных пяти минут ждать пришлось целых двадцать. Судя по всему, от замашек, что барина все ждать должны, Зинченко пока не избавился. Удар об нары его подкосил, но он быстро оправился. Видно, готов был к такому всю жизнь. Когда рыльце в пушку, всегда ждешь, что за тобой придут…

Зинченко остановился на крыльце и крутил головой по сторонам. Никак не мог поверить, что приехал я за ним на “Волге”. Пришлось даже надавить на клаксон и помахать ему через открытое окошко.

Он сел в машину и, немного освоившись, начал бубнить по поводу сына. Дескать, отпрыск не виноват, а мы, дурни ментовские, его по ошибке взяли, как и его же совсем недавно. Но он так этого не оставит. Есть у него знакомые хорошие в Москве, и нам еще прилетит по полной. А когда его на работе восстановят (наивный чукотский парень), то он всем еще покажет Кузькину мать и еще много других матерей и не только.

Под его брюзжание и угрозы доехали быстро и нескучно. Я попутно попытался выведать на всякий случай личность его новой пассии, но Сергей Сергеевич об этом не проболтался.

Встреча отца с сыном была драматичной. Зинченко-старший с ходу залепил подзатыльник сыну, а потом обнял его. Женька ответить ему тем же не мог — руки за спиной сцеплены.

— Мы оставим вас на десять минут, — сказал Горохов. — Но, Сергей Сергеевич, извините, вас сначала придется досмотреть.

— Это еще зачем? — насупился Зинченко-старший.

— Ваш сын подозревается в серии тяжких преступлений. Так положено.

— Обыскивайте уже, — бывший номенклатурщик демонстративно поднял руки. — Только ничего там мне не подкиньте лишнего. Знаю я вас.

— Заметьте, Сергей Сергеевич, — так же едко ответил Горохов. — Кассеты вам никто не подкидывал.

— Да что кассеты? — досадливо махнул рукой Зинченко. — Вот сыну моему трупов подкинули, это да! Женька, конечно, не без греха. Но убийца из него, как из вас дюймовочка.

— Моя любимая сказка, — все так же ехидно улыбнулся следователь.

Я обыскал посетителя. Ни проволочки, ни скрепки или другого гвоздика не нашел, чем бы можно было открыть наручники, примитивный пружинный замок которых отпирался на раз-два любым подобным предметом.

— Чисто, — доложил я Горохову, закончив обшаривать карманы.

— Хорошо, выходим, но мы будем под дверью. И под окном будет конвойный, — на всякий случай предупредил Горохов семейку Зинченко, — попрошу без глупостей, тем более – третий этаж.

В это время решеток на окнах не ставили. Даже на первых этажах. Никому в и голову