Иногда кабаны забредали в лагерь. Они искали какой-нибудь мусор или разрывали неглубокие могилы, намереваясь сделать с трупами людей то же самое, что живые хотели сделать с ними самими. У пленных имелись специальные копья из бамбука, с наконечниками из железа, добытого при строительстве туннеля. На кабанов охотились. Если это замечали охранники, то они забирали копья и избивали всех, кто попадался под руку. Для них всё, чем можно колоть кабанов, означало, что этим можно колоть и их самих. Разумное зерно в их поведении было. Петерсон не раз мечтал насадить на копьё парочку япошек. Останавливало его лишь осознание последствий, которые скажутся на нём и на его товарищах.

   Он схватил копьё и бросился в изумрудного цвета джунгли, навстречу приглушённому рычанию. Не успел он добежать, как рычание сменилось пронзительным визгом.

   - Не дайте ей уйти, мать вашу! - заорал он и побежал ещё быстрее.

   На кабана он наткнулся, едва не перелетев через него. Это был самый мерзкий кабан, из когда-либо виденных. За ним уже гнались двое. Клыки кабана способны вспороть брюхо человеку похлеще штыка. К тому же дикий кабан был сильнее и быстрее любого япошки с "Арисакой".

   Петерсон швырнул копьё в бок зверю. Скорее, благодаря везению, нежели навыку, острие копья попало кабану прямо в сердце. Зверюга испустила последний вздох, вероятнее, от удивления, нежели от боли, и упала замертво.

   - Господи! Мясо! - воскликнул Петерсон.

   Кабан оказался почти таким же тощим, как и сами пленные. Видимо, голод вынудил животное приблизиться к лагерю, как голод военнопленных вынудил напасть на него. За спиной Петерсона собирались люди.

   По сложившейся традиции, тот, кто убил зверя, получал право отрезать первый кусок. Также, по традиции, брал этот человек меньше, чем хотел бы, чтобы досыта наесться, а остальное он отдавал товарищам, которые оказались не столь расторопны и везучи.

   Петерсон поджарил свой кусок на небольшом костре. Проглотил он его мгновенно. Снаружи мясо покрылось корочкой, но внутри оказалось практически сырым. В более сытые времена, народ воротил нос от приготовленной подобным образом свинины. Постоянно говорили про трихинеллез. Петерсону было плевать. Он сожрал бы этот кусок, даже если бы кабан оказался болен бубонной чумой.

   Желудок издал какой-то звук удивления. От такого богатства он уже отвык. Пару раз Петерсону даже пришлось сдержать рвотные позывы. Мясо было намного сытнее риса.

   Через какое-то время боль от раскаленных иголок в конечностях ослабнет. У некоторых, у кого влажное бери-бери, из организма уйдёт немного жидкости. Сердца вновь начнут биться в нормальном ритме. А потом всё вернется на круги своя. До тех пор, пока в лагерь не забредет очередной отчаявшийся или невезучий кабан. Победить в этой игре нельзя. Можно лишь её ненадолго продлить.

   - Господи, получилось, - пробормотал Петерсон.

   Спал он лучше, чем за прошедшие несколько недель. Вскоре, впрочем, наступила его смена. Работа эта была просто на убой, несмотря даже на столь желанную еду. Ему было интересно, как долго он ещё сможет растягивать эту игру и, когда, уже получит награду.

   Джейн Армитидж полола репу и картошку с каким-то нездоровым старанием. Как и всё прочее на Гавайях, сорняки росли очень активно. Она полола и копала, полола и копала, и даже не заметила, что за спиной появился Цуёси Накаяма.

   - О. Здравствуйте! - сказала Джейн, надеясь, что в голосе её не был слышен испуг. - Чем могу помочь?

   До смены власти на Гаваях, Накаяма работал садовником. Им он и оставался, причем, очень хорошим садовником. Но, так как он стал доверенным лицом майора Хирабаяси, то обрёл в Вахиаве немалый вес. С ним нужно вести себя осторожно.

   - У вас же нет мужа, так? - поинтересовался Накаяма.

   По спине Джейн пронеслась ледяная лавина. Неужели, кто-то видел Флетча? Неужели, на неё кто-то настучал? Можно ли сегодня хоть кому-нибудь доверять? Очевидно, нельзя.

   - Я не замужем, - как можно спокойнее произнесла она, мысленно воздавая хвалу Господу за то, что надоумил её выбросить обручальное кольцо сразу же после разрыва с Флетчем. В противном случае, ложь её была бы видна сразу.

   - У вас же нет мужа, даже в армии? - настаивал Ёс.

   - Я не замужем, - повторила Джейн.

   Её развод был оформлен окончательно, с того самого момента, как япошки высадились на берегу Оаху.

   - Уверены? - спросил Накаяма.

   - Уверена.

   Если потребуется, она покажет все бумаги. Их будет достаточно, несмотря на то, что предварительное постановление не было оформлено должным образом. Джейн было непонятно, зачем нужно ещё какое-то оформление, ведь сам факт постановления говорил о том, что они уже не живут вместе.

   Садовник, служивший правой рукой оккупационных властей, тяжело вздохнул. Такого Джейн от него прежде не слышала. Накаяма сказала:

   - Вам следует быть осторожнее. У вас есть родственники неподалеку?

   Джейн помотала головой.

   - Я переехала сюда несколько лет назад.

   Ей тут же захотелось вернуть эти слова обратно. Не то, чтобы в них ясно читалось, что она приехала сюда с военными, но уловить подобный смысл можно.

   Ёс Накаяма снова издал тяжёлый вздох.

   - Вы хотите куда-нибудь съездить? В Гонолулу? Ваимеа? Куда-нибудь?

   Проездных документов у Джейн не имелось. Она подумала, что в случае отъезда без бумаг, она обязательно нарвётся на колонну японских солдат. Кожа вновь покрылась ледяным потом.

   - Я остаюсь здесь.

   Ёс ещё раз вздохнул.

   - Если я достану бумаги, вы поедете?

   Идти придётся пешком. Мысль, которую она обдумывала минуту назад, вернулась. Насколько весомы будут эти бумаги?

   - Благодарю, мистер Накаяма, но, нет.

   До войны она не называла его "мистером Накаямой". Если Джейн к нему и обращалась, то только по имени. А как иначе? Она - белая женщина, а он - просто япошка.

   Теперь Джейн понимала, как бывает иначе. Хотя, хотелось бы, не понимать.

   Ёс Накаяма в очередной раз вздохнул. У Джейн сложилось впечатление, будто он, наконец, сдался. Однако она ошиблась.

   - Если передумаете, дайте знать. Обязательно дайте знать.