Это… Был… УЖАС!

* * *

Боль, самая неподдельная, самая настоящая, самая-самая, которую только можно представить, опустила меня в беспамятство, и через какое-то время я очнулся уже в знакомом теле Масгера. Куда там ощущениям после биты Кастуро! К счастью, моего состояния, кажется, никто не заметил.

– Кто-то кричит! – поднял вверх палец Зорбич, призывая к тишине.

Все замолчали, а я замер, стиснув зубы, вспоминая боль, только что прошедшую сквозь меня. Несколько мгновений висела тишина, но она раскололась взрывом.

– Яблоки, – обеспокоенно сказал Самомото. – Это яблоки!

– Свет! – скомандовал я.

Откуда что взялось. Расслабленно сидевший в кресле Чери одним прыжком долетел до выключателя. Стало темно. Осторожно выглянув из-за подоконника, я увидел, как в бледном лунном свете к ним несутся люди в камуфляже. Сквозь распахнутое окно было слышно, как шумит ветер в кронах деревьев, как чирикают воробьи, но бегущие не производили никакого шума. Это походило на забег призраков или немую киноленту.

«Профессионалы», – подумал я и скомандовал:

– К бою…

Рефлексировать времени не было. Высунувшийся из-за плеча Папа Цаплер, осмотревшись, успокоил:

– Да вы не беспокойтесь. До дома добегут только вон те трое, что на дорожке…

– Почему? – спросил Зорбич, задержав палец на спусковом крючке.

– Так они же через репейник побегут! – растолковал профессор. – Смотрите, что сейчас будет.

В это мгновение тишина раскололась от треска нескольких взрывов. Кусты стали взрываться, едва незваные гости касались их.

Не понимая, в чем дело, нападавшие открыли огонь по дому. Где-то зазвенело разбитое стекло.

– Ну-у-у-у, – угрожающе протянул Папа Цаплер. – Я с их ведомством по-хорошему, а они мне дом портить… Самомото, морковку мне!

Профессор метнулся к сейфу. Цаплер взвесил оранжевую коротышку, словно сомневаясь, кидать или нет.

– Чего ждешь? – толкнул его Самомото. – Это с четвертой грядки. Усиленное фугасное действие.

– Ага! – довольно сказал Папа Цаплер. – Вот и опробуем…

Выглянув в окно, он, театрально разведя руки, крикнул:

– Караул! Грабят! – и швырнул в набегавших морковину.

Взрывной волной камуфлированных гостей отбросило в стороны от дороги. Один очень неудачно упал в репейник, а двое других – рядом с дорожкой. Атака захлебнулась, но понятно, что это – временная передышка.

Я отошел от окна. Нас вычислили или нашли методом перебора, но главное – нам тут уже нельзя было остаться.

– К сожалению, мы должны покинуть ваш гостеприимный дом.

Профессора только руками развели.

– Но я надеюсь, что мы еще встретимся. Мы благодарим вас за помощь. Если что – валите все на нас. Да. Покажите им бункер.

Я повернулся, собираясь уйти, но Самомото остановил меня:

– Мы хотим кое-что подарить вам. Ну. Сувенир, что ли… На память.

Дверца сейфа скрипнула, и в руках профессора появились мешочек и трубка.

– Делом вы занимаетесь очень опасным, так что опасности вам наш подарок не прибавит.

– А пригодиться может.

Обменявшись рукопожатиями с хозяевами, мы выскочил в коридор. Промедление грозило смертью – наверняка дом уже окружили.

– Зорбич и Пуго – в кухню. Следить за двором, ждать нас. Чери, за мной.

Грохоча по ступенькам, мы бросились на крышу, к Зунде. На чердаке я кивнул Чери на окно:

– Глянь сверху…

А сам выскочил на крышу.

Зунду я увидел сразу. Тот лежал лицом вниз, упираясь ногами в загнутый верхний край крыши. Никто и ничем ему уже помочь не мог. Из затылка товарища торчала тонкая металлическая стрелка в пластиковом оперении.

– Гады… – вполголоса пробормотал я, выпрямляясь.

Словно ответ на мою ругань, из темноты меня что-то толкнуло в грудь. Ноги сами вынесли меня за трубу, а палец надавил на спуск, но автомат молчал. Не отрывая взгляда от темных крон, я попытался передернуть затвор, но тот не сдвинулся с места. Пальцы быстро нашли лишнее – маленькую металлическую стрелку, точно такую же, как я видел в затылке Зунды.

Впереди грохнуло, словно кто-то прыгнул на крышу.

– Эй, без глупостей, – раздался голос, – стой, где стоишь, и не пытайся высовываться.

Автомат лежал рядом. Следовало только сделать два шага и поднять его, но сделать это было невозможно. Это обернулось бы не только верной смертью для меня, но и верным проигрышем для дела. За моей спиной оставались открытый чердачный люк и Чери, но до них еще нужно было добраться. Враги сумели подготовиться к захвату, и наверняка с деревьев простреливалась вся крыша, кроме, возможно, мертвой зоны за трубой, хотя и это не наверняка. Врагам нужны языки, и я подходил на эту роль больше других.

«Гранату бы, – мелькнула мысль, – или морковку…»

И тут же я вспомнил о мешке с горохом. Быстро, но не суетясь, я отобрал пять горошин. Первую пустил так, чтобы та упала сверху на деревья. В тот момент, когда взрыв разбросал ветки большого клена, я высунулся и еще одной горошиной свалил подходившего ко мне гвардейца. Три остальные я выпустил по росшим рядом деревьям – мало ли кто там мог прятаться? В поднявшемся грохоте мне удалось подхватить автомат мертвеца и нырнуть на чердак.

– Отходим.

Мы ссыпались вниз, в кухню, встали. К лунному свету теперь примешивался неровный свет пляшущего пламени – горели деревья.

– Что с Зундой?

– Мертв.

В окно кухни светили звезды. Мы стояли от него по обе стороны, сторожась случайных пуль. С момента нападения прошло не более пяти минут, и азарт нападавших не давал им возможности остановиться – то там, то сям на участке вспыхивала стрельба. Иногда выстрелы заглушались грохотом гранат или овощей. Один раз бабахнуло так, что стекла зазвенели.

– С вишней перестреливаются… – прокомментировал Чери. – Или со смородиной…

– Нет. С кабачками дерутся, – возразил ему Зорбич. – Как бы нас ответным огнем не задело.

– Как это? – не понял Чери.

– Семечками, – пояснил старый боец с социальной несправедливостью.

Пуго остался серьезным.

– А это не профессора ли отбиваются? Или… Гекча?

В его словах жила надежда, которой у меня уже не было. Вместо ответа, я прыгнул из окна. Что я мог ответить? Умом все понимали, что Гекча мертв, но как хотелось, чтобы ум ошибся! Только что желать несбыточного – против этого было все: и гвардейцы, и профессорские яблоки… Только это ничего не решало. Даже если существовала ничтожно малая вероятность того, что тот жив, мы должны были убедиться либо в том, либо в другом.