— А какое число сегодня? — удивленно спросил меня комбат.

— 10 июля, — ответил я на его вопрос, пожав ему руку.

— Комбат, поздравляю! — сказал комбриг и дал команду принести что-нибудь по этому поводу.

Сославшись на служебные дела, я покинул палатку, оставив двух командиров наедине. Начало светать, и комбат снова ставил задачи командирам подразделений, принимал доклады, корректировал ситуацию. Одним словом, управлял боевым батальоном. Таким он был всегда: беспокойным, дотошным, получившим от солдат в свои 35 лет почетное имя «Батя».

Помнится, как-то пришли мы из трудного рейда, а в бригаду впервые приехали артисты из Союза. Я написал им записку, чтобы они исполнили песню для комбата.

Ты — командир удалой,

Мы все пойдем за тобой,

Если завтра труба позовет…

Так пел известный в нашей стране артист. Как-то особенно воспринималась такая песня в той обстановке, и, посматривая на комбата, я видел, как он украдкой вытирал набежавшую слезу. Все громко и дружно хлопали, когда исполнивший песню по заявке попросил подняться человека, для которого он пел. Эти аплодисменты были знаком величайшего уважения солдат, офицеров к моему первому командиру батальона Александру Николаевичу Пархомюку.

Проводив майора Пархомюка, к исполнению обязанностей комбата приступил назначенный на эту должность Геннадий Бондарев, кавалер орденов Красного Знамени и Красной Звезды. До этого он был командиром роты десантно-штурмового батальона бригады. Бондарев был известным в части офицером, поэтому его заслуженно перевели сразу с командира роты на должность комбата. В день его назначения батальону была поставлена задача: выйти в «зеленку», встретить и сопроводить по ней колонну с грузом, после чего обработать огнем места, откуда будет вестись огонь. Зеленая зона — это километры дорог, к которым вплотную подступают заросли виноградника, из которых душманы ведут смертельный огонь.

«Зеленка» — это всегда опасно. Сколько через нее ни ходили, постоянные обстрелы. Находясь в ней, противник мог подойти к дороге, по которой шли наши подразделения, на расстояние броска ручной гранаты. Но даже при всем при этом заметить его все равно было невозможно. Заросли виноградника лучше любой крепости. Дело в том, что виноградная лоза высаживалась на вершине, гребне искусственной стены — метра полтора-два высотой. Такие стенки делались параллельно друг другу на удалении до одного-полутора метров. Созревая, лоза опускалась вниз, постоянно находясь под солнечным воздействием и не переплетаясь друг с другом. Поперечный разрез виноградного поля представлял собою гребенку, где в роли зубцов и выступали эти сложенные из глины стенки для лозы. Таким образом, брошенная нами граната, разорвавшаяся в нескольких метрах от душмана, не причиняла ему никакого вреда, потому что он был надежно прикрыт этими стенами. В них было множество проходов, соединяющихся между собою, поэтому, находясь в «зеленке», духи умело выбирали огневые позиции, а в случае обнаружения быстро меняли свое место нахождения. В этих проклятых садах они были как рыба в воде, и выкурить их оттуда было просто невозможно.

Учитывая, что комбат людей батальона еще не знал, он предложил мне пока исполнять его обязанности на этом выходе, а сам по ходу дела корректировал мои действия, если считал, что можно поступить иначе. Встретили колонну и стали сопровождать ее из «зеленки». Но уже при выходе из нее духи снова открыли по нас огонь. Экипажи машин разворачивали стволы пулеметов влево-вправо, поливая заросли горячим свинцом. Запомнилась обезумевшая от страха лошадь. Она мчалась по краю дороги параллельно с БТРом — красивой масти, с седлом и без седока. Для нас и эта лошадь была врагом, ведь она — средство передвижения своего хозяина-душмана. Пулеметная очередь, и лошадь, кувыркаясь через голову, полетела с насыпи дороги в обрыв. Грохнул гранатомет. По рации передали, что подбит БТР, есть раненые. Вывели колонну в безопасное место и снова вернулись в «зеленку». В нашей колонне была четырехствольная зенитная установка ЗСУ-23–4. Поставили ее на склон горы, наехав на большой булыжник задними катками гусениц, — чтобы можно было опустить стволы ниже и вести огонь по стоящему невдалеке кишлаку. Дали залп, другой. Попадание точное. Вскоре из кишлака показалась машина. Она двигалась в нашем направлении. Залп! Машина вспыхнула как спичка. Появилась вторая. В ее кузове видны были люди. Снова залп. И снова — огненный факел посреди дороги и мечущие фигуры горящих заживо людей.

Через некоторое время нас с комбатом попросили подъехать к перекрестку дорог. Группа офицеров и солдат стояла возле грузового автомобиля американского производства, груженного соломой и ящиками с виноградом. В машине находились двое мужчин и два пацана, лет семи-восьми.

— Что случилось?

— Да вот, посмотрите, — и командир взвода показал на небольшой узел из цветастого платка. Развязали. В нем лежали пачки денег, перетянутые банковской лентой. Это были иранские риалы, достоинством в 5 и 10 тысяч — каждая купюра.

— В узле около 30 миллионов, — сообщил командир роты.

— Чьи это деньги? Кто их хозяин? Куда они предназначались? Может, на закупку оружия и боеприпасов? — спросил комбат у задержанных.

Переводчик перевел им вопрос комбата. Однако они ничего не отвечали и, по-видимому, особо говорить с нами не желали.

— Говорят, что их впервые видят, — сказал командир роты комбату.

— Где деньги были?

— В сумке, под сиденьем водителя.

— Детей отпустите. Пусть идут отсюда.

— Кто хозяин машины?

Показали на мужчину.

— Твоя машина?

Тот отрицательно покачал головой. Повторили вопрос второму афганцу, тот тоже не признался.

— Так, с ними все ясно. Сейчас подумаем, что делать дальше. Деньги забери, — приказал комбат офицеру. — Приедем в бригаду, принесешь их мне в штабную палатку.

Отошли посоветоваться.

— Я считаю, что их нужно обоих расстрелять, — предложил Бондарев. — Они знают, чьи и куда должны пойти эти деньги. Не хотят говорить, и не надо. На том свете пожалеют. «При попытке к бегству» их и прикончим. Пусть не бегают от нас. Одного пока оставим, а второго, что сидит за рулем, отпустим. Ну а ты там посмотри по обстоятельствам и реши эту проблему, — сказал он мне.

Отпущенный афганец, не веря еще в свое освобождение, часто кланяясь, побежал в сторону, куда мы ему указали. Не добежал.

— Ну а ты давай, быстрее гони отсюда, пока не передумали, — передал переводчик водителю. — Поезжай, в ту сторону, — и он рукой показал на кишлак, перед которым горели автомобили, и черный дым столбом поднимался вверх.

В это время мы с сержантом пошли в том же направлении. Пройдя несколько десятков метров, я услышал, как сзади заурчал двигатель машины. Обернулся. Автомобиль тихо и осторожно, словно крадучись, ехал сзади нас, не обгоняя, хотя сидевшего за рулем водителя предупредили, чтобы он ехал быстрее. Наверное, он понимал, что неспроста двое русских идут впереди него по дороге и в том же направлении, хотя советских там нет. Афганец, конечно же, догадывался, что его ожидает, ни в какое освобождение не верил, видимо, просто отодвигал минуты своей смерти, пытаясь что-нибудь придумать.