Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В досаде на сестру, вздумавшую сравнивать древность своего рода и рода хорошенькой полуголой черной девчонки, Зуга поначалу пропустил мимо ушей то, что она ему сообщила. Когда смысл ее слов дошел до него, он поспешно вернулся в каюту Робин.
— Сестренка, — с порога выпалил майор. — Если Юба происходит из страны Мзиликази — это же в полутора тысячах километров к западу от Келимане. По пути к побережью она наверняка проходила через страну Мономотапа. Постарайся расспросить ее об этом.
Он жалел, что в детстве не проявлял внимания к языку, которому их учила мать. Теперь Зуга изо всех сил прислушивался к оживленной болтовне девушек и начал узнавать некоторые слова, но без перевода Робин не мог понять смысл разговора.
Отец Юбы был знаменитый индуна, великий воин, сражавшийся с бурами в Мосега и после того участвовавший в сотне других битв. Его щит был покрыт кисточками из коровьих хвостов, черными и белыми, каждая из которых знаменовала героические деяния.
Еще в юности, не достигнув и тридцати лет, он был удостоен головного обруча индуны и стал одним из высочайших старейшин в совете племени. У него было пятьдесят жен, в жилах многих текла чистейшая кровь Задай, такая же, как в его собственных. Они родили ему сто двенадцать сыновей и бессчетное множество дочерей. Несмотря на то, что весь скот племени принадлежал королю, в распоряжение отца Юбы было передано более пяти тысяч коров, что являлось знаком высокой чести со стороны короля.
Он был великим человеком — слишком великим, чтобы жить в безопасности. Кто-то шепнул королю на ухо слово «измена», и однажды на заре королевские палачи окружили крааль и выкрикнули имя отца Юбы.
Пригнувшись, он, обнаженный, вышел через низкую дверь крытой соломой хижины, похожей на улей, прямо из объятий любимой жены.
— Кто меня звал? — крикнул великий воин и увидел кольцо темных фигур в высоких головных уборах из перьев, неподвижных, молчаливых и грозных.
— Именем короля, — ответили ему, и от строя отделился человек, которого отец Юбы сразу узнал.
Он тоже был королевским индуной, его звали Бопа, могучий коротышка с обнаженной мускулистой грудью и такой тяжелой головой, что черты широкого лица казались высеченными из куска гранита, взятого с одного из холмов-копи у реки Ньяти.
Не было ни мольбы, ни бегства. Ни то, ни другое ни на миг не пришло в голову старейшины.
— Именем короля.
Этого было достаточно. Он медленно выпрямился в полный рост. Несмотря на шапку седых волос, индуна оставался хорошо сложенным воином, рослым и широкоплечим. Боевые шрамы извивались на его груди и боках, как живые змеи.
— Черный Слон, — начал он перечислять хвалебные имена короля. — Байете! Гром Небес! Сотрясатель Земли! Байете!
Затем опустился на колено, и королевский палач подошел к нему.
Из хижин выползли жены и старшие дети. Они в страхе столпились вокруг, выглядывая из тени. Когда палач вонзил копье между лопатками индуны и оно на две ладони вышло из груди, их голоса слились в единый вопль ужаса и горя. Палач вытащил копье. Старый индуна упал лицом вниз, и теплая кровь забила высоким фонтаном.
Королевский палач с окровавленным копьем дал воинам команду к нападению, так как смертный приговор распространялся и на жен старого воина, на его сыновей и дочерей, домашних рабов и их детей, на всех жителей большой деревни, где жили более трех сотен человек.
Палачи делали свое дело быстро, но древний ритуал смерти изменился. Старые женщины и седые рабы гибли один за другим, их не удостаивали удара копья, а забивали до смерти тяжелыми дубинками, которые имел при себе каждый воин. Малышей и не отнятых от груди младенцев хватали за лодыжки и вышибали им мозги о ствол дерева, о толстые шесты загона для коров или о первый попавшийся камень. Дело шло быстро, воины были дисциплинированны и хорошо обучены, а такие задания им доводилось выполнять неоднократно.
Но на этот раз кое-что пошло не так, как обычно. Молодых женщин, детей постарше и подростков оттесняли вперед, королевский палач бросал на них оценивающий взгляд и указывал окровавленным копьем направо или налево.
По левую руку их ждала мгновенная смерть, а тех, кого отсылали направо, заставили бежать, гнали к востоку, туда, где встает солнце, объяснила Робин малышка-нгуни.
— Мы шли много дней. — Она сникла, в глазах снова встал ужас пережитого. — Не знаю, как долго. Тех, кто падал, оставляли лежать, а мы шли дальше.
— Расспроси ее, что она помнит о местности, — потребовал Зуга.
— Были реки, — ответила девушка. — Много рек и высокие горы.
Они не встречали других людей, не видели ни деревень, ни городов, ни скота, ни возделанных злаков. На расспросы Зуги Юба лишь качала головой, а когда он в слабой надежде, что, может быть, она узнает местность, показал ей карту Харкнесса, девушка смущенно захихикала. Нарисованные на пергаменте значки были выше ее понимания, она не Могла соотнести их с деталями ландшафта.
— Скажи ей, пусть продолжает, — нетерпеливо приказал он Робин.
— Под конец мы шли через глубокие ущелья в высоких горах, где склоны покрыты высокими деревьями, где река падает в облаке белых брызг, и наконец пришли туда, где ждали буну — белые люди.
— Белые люди? — спросила Робин.
— Люди твоего народа, — кивнула девушка. — С бледной кожей и бледными глазами. Людей было много, некоторые белые, другие коричневые или черные, но одетые как белые люди, вооруженные исибаму — ружьями. — Народ матабеле знал силу огнестрельного оружия, они впервые столкнулись с врагами, вооруженными им, самое меньшее тридцать лет назад. Некоторые индуны матабеле даже владели ружьями, хотя в серьезных схватках на близком расстоянии всегда отдавали его оруженосцам. — Эти люди построили краали, такие, как мы строим
