Бросаюсь ее обнимать, прижимать к себе, но Истомина сейчас что-то навроде тряпочки. Перекатываюсь вместе с ней на спину, зарывшись лицом ей в волосы и вдыхая ее аромат цветов и секса, поглаживаю ей лопатки, остро ощущая, как в мою грудь упираются мягкие полушария.

Оля дышит мне прямо в шею, отчего дела мои становятся совсем плохи, но, стиснув зубы, я из последних сил терплю. С одной стороны, меня распирает гордость, за то, что Оля от оргазма еле живая, а с другой – похоже, мне опять предстоит тыкаться в ладошку.

Отдышавшись, коза заглядывает мне в лицо. Мне даже кажется, что я улавливаю на нем что-то типа нежности, но Истомина вдруг начинает похихикивать.

– У тебя такое несчастное лицо, – прыскает она.

А какое оно еще у меня может быть.

Я суровею. Чтобы дать понять, что у меня есть причины для расстройства, я чуть двигаю бедрами и задеваю членом Ольку. Это выходит не специально, но я попадаю ей прямо на влажные складочки. Истомина, распахнув глаза, вздрагивает. В расширившихся зрачках, что-то мелькает, и стервоза облизывает губы, доводя меня до греха. Да я, собственно, чуть не спускаю, удерживаясь только надеждой, что ядовитый язычок меня приласкает.

А Олька вдруг возьми и сама качнись назад. Головка упирается в скользкую плоть.

– Ты что творишь? – сквозь зубы шиплю я.

Я, конечно, крут, но не настолько, чтобы не толкнуться внутрь, когда она прижимается ко мне жаркой писькой.

Чуть поерзав, Истомина крошит мой самоконтроль:

– А так приятно… – задумчиво выдает она, прислушиваясь к собственным ощущениям.

Пиздец! Она там анализирует, а я уже дымлюсь.

Потому что у меня нет силы воли отодвинуться.

Еще немного поелозив на мне, Оля добивается того, что головка погружается глубже между нежных складочек и давит на тесную дырочку.

Я впиваюсь пальцами в упругие ягодички, не то чтобы остановить Истомину от дальнейшей пытки, не то чтобы она оставила все как есть.

– Оль, Оленька, возьми в рот, – вырывается у меня стон, когда из ее пещерки еще выделяется смазка, обволакивая головку.

Коза все-таки сосредотачивается на том, что ей говорят, и, в очередной раз провокационно облизнув губы, неуверенно произносит:

– Может… все-таки попробовать…

БЛЯ!!!

– Оля, я обещал, что буду сдерживаться…

Кто бы знал, как я сейчас себя ненавижу за эти слова. Мой поршень дрожит в миллиметрах от счастья, а я тут благородство проявляю…

Истомина хихикает:

– Ну сегодня ты был хорошим мальчиком, так что, наверно, можно… только сегодня, – добавляет она.

Но у меня уже от ее слов, выдержка летит в бездну.

Тетива спущена, и я вонзаюсь в долгожданную мякоть. Бля…

Как тесно! Если бы Оля только что не кончила, я бы не втиснулся. Коза, как назло, опять занятая своими переживаниями, сжимает внутренние мышцы.

Это пиздец. Я же без презика. Я так сорвусь.

Рывком перекатываюсь опять Истомина, которая только и успевает, что пискнуть.

Чувствуя ее под собой, я теряю контроль.

Закидываю ножки на плечи и трахаю на всю глубину.

Олька поскуливает, я напрягаюсь, что ей больно, но, с трудом сфокусировавшись, вижу, что на мордашке опять проступает румянец. Кто-то, похоже, прочувствовал все и начинает развращаться.

Сладкая мокрая девочка. Моя.

Я тараню хлюпающую дырочку, выжимая из себя все, сдерживаясь, чтобы продлить божественные ощущения. Истоминой хватает меньше, и она уже обмякла, когда я едва успеваю вынуть член и обкончать сливочное тело.

Мое. Нахуй все остальное.

Истомина, конечно, наказание, но и у нее есть плюсы. Они перевешивают все.

– А мы есть-то будем? – вопрос, заданный голоском, который четко говорит, что девочку поимели, заставляет меня рассмеяться. И в смехе моем слышны нервные нотки.

Я попал.

Эпилог

Эпилог. Оля

Два с половиной года спустя

Дикаев с утра невыносим.

Дерганный. Возбухает по любому поводу.

Проснулся и напал на меня спящую. Организовал мне пропуск тренировки, затянул принятие душа и еще и наворчал.

Ну, растяжка мне сегодня больше не требуется, это прям точно.

Кое-как собрав себя в кучку, завариваю чай.

– Кир, – сиплю я сорванным под Дикаевым голосом. – У нас колбаса есть?

Дикаев появляется в дверях кухни мрачнее тучи.

– Тебе лишь одно от меня и надо. Думаешь только о еде! – возмущается он.

Да что с ним такое? И вообще, кто меня укатал?

– Ладно, – вздыхаю я. – Сама посмотрю. Или нет. Лень. У мамы поем.

– Ешь колбасу, – психует Кир. – У нас вечером другие планы.

Опачки. Какие-такие планы? Я собиралась после мамы еще с Саньком встретиться потрындеть, но про это я, разумеется, благоразумно молчу. Дикаев только для вида смирился с наличием в моей жизни Беснова. Вроде как общаться он не запрещает, в основном потому что я его все равно не послушаю, но вдвоем нас не оставляет. И это зная, что Сашок скоро женится.

– И что за планы? – осторожно уточняю я.

Мне достается только свирепый взгляд.

– С тобой невозможно разговаривать!

И хлопнув дверцей холодильника, выходит из кухни.

Я, конечно, к Дикаеву привыкла, но вот сегодня творится что-то необъяснимое. Я его таким впервые вижу. Нервный слишком. Обычно у него все просто, а тут психует прям.

Вздохнув, иду за ним.

Стоит в гостиной, смотрит в окно. Лохматый. Полуголый. И надувшийся.

– Кир, если для тебя это важно, то я маму перенесу на другой день…

– И гандона-Сашеньку? – ядовито спрашивает Кир.

Ах вот оно что… Услышал.

– И Беснова перенесу, – покорно соглашаюсь я. – Не понимаю, чего ты бесишься?

Кирилл разворачивается ко мне мгновенно. Разъяренным коршуном смотрит.

– Не понимаешь? Всю душу вынула!

Оторопев смотрю на Дикаева. Да что сдохло-то? Все ж хорошо было.

– Я кольцо ей купил, ресторан заказал, а она по Сашенькам шастает! Знаешь, что, Истомина? – рычит Кир.

– Что? – офигеваю я, прикидывая, правильно ли я все поняла или мне послышалось.

– Даже не думай, что можешь отказаться! Я все решил! Свадьба летом! И не надо мне тут! Ничего не хочу слышать! Ты моя! Мне тебя подарили!

Господи, он все еще считает это аргументом. Проблема в том, что если Дикаев что-то вбивает себе в голову, то обратного пути нет. Так, например, было с моим переездом к нему. Они с отчимом пипец как поругались, но Кир настоял на своем.