Нил обессилено плюхнулся на кровать. Слезы сына промочили его рубаху, и он крепче обхватил мальчика, уткнувшись лицом в его темные волосы. Глаза саднило от закипавшей в них едкой влаги, рот наполнился горечью, а сердце желчной злостью, оттого что он предал жену и ребенка и только сейчас понял: все эти годы он жил сомнамбулой и вел себя так, словно его жизнь — всего лишь эпизодическая роль в кем-то написанной пьесе.

Малати отложила веник и присела рядом.

— С нами все будет хорошо, — проникновенно сказала она. — За нас не волнуйся, мы справимся. Будь сильным. Если не ради себя, то ради нас ты должен выжить. После всего, что случилось, вдовства я не вынесу.

Слезы Нила высохли, он прижал жену и сына к груди.

— Послушайте меня: я непременно выживу. Даю слово. Через семь лет я вернусь и увезу вас из этой проклятой страны. В другом месте мы начнем новую жизнь. Об одном прошу: верьте в мое возвращение, потому что я вернусь во что бы то ни стало.

* * *

Едва утихла чехарда из-за банкета в честь капитана Чиллингуорта, как Полетт вновь призвали в спальню Берра-биби. Вызов поступил вскоре после того, как мистер Бернэм отбыл в контору: под колесами его экипажа еще хрустели усыпавшие аллею каштаны, а слуга уже постучал в дверь комнаты Полетт. Обычно в столь ранний час миссис Бернэм еще не окончательно приходила в себя после ночной дозы опийной настойки, и потому было естественно предположить, что срочность вызова продиктована неожиданным церковным обедом или другим внезапным приемом. Войдя в хозяйкину спальню, Полетт смекнула, что случай и впрямь беспрецедентный — миссис Бернэм не только пробудилась, но скакала по комнате, распахивая ставни.

— Ну сколько можно ждать, Глупышка! — воскликнула она.

— Помилуйте, мадам, я примчалась по первому зову.

— Да? А мне показалось, что прошла вечность. Я уж думала, ты засела испечь пирожок.

— Но, мадам… не спозаранку же…

— Конечно, дорогуша, — согласилась миссис Бернэм. — Нечего греть горшок, когда такая новость!

— Что-то случилось?

— Еще бы! Только давай присядем, от такой новости просто ноги подкашиваются. — Хозяйка усадила воспитанницу на кровать и сама примостилась рядом.

— Какая новость, мадам? — забеспокоилась Полетт. — Надеюсь, ничего дурного?

— Слава богу, нет. Новость — лучше не бывает, дорогуша.

Голос миссис Бернэм потеплел, а голубые глаза излучали симпатию, и Полетт слегка испугалась. Она чувствовала: что-то не так. Вдруг невероятное чутье хозяйки привело ее к самому потаенному секрету?

— Мадам, вы имеете в виду…

— Мистера Кендалбуша? — радостно подсказала миссис Бернэм. — Ну и ну! Как ты догадалась?

Полетт перевела дух и ошеломленно повторила:

— Мистер Кендалбуш?

— Ах ты, маленькая хитрюга! — Миссис Бернэм шлепнула ее по руке. — Сама догадалась или кто сказал?

— Ни то ни другое, мадам. Я вправду не знаю…

— Или у нас тот случай, когда два сердца созвучны, словно куранты городских часов?

— Вовсе нет! — смешавшись, вскрикнула Полетт.

— Ну тогда не знаю, как ты догадалась, — вздохнула миссис Бернэм, обмахиваясь ночным чепцом. — Утром муж мне все рассказал, так я просто обомлела.

— О чем рассказал, мадам?

— О встрече с судьей. Видишь ли, вчера, обедая в Бенгальском клубе, они болтали о всякой всячине, а потом мистер Кендалбуш испросил дозволения коснуться одной деликатной темы. Мистер Бернэм высоко ценит судью, и потому он, естественно, согласился. Ну-ка угадай, Глупышка: что за тема?

— Что-нибудь касаемо закона?

— Нет, дорогуша, предмет куда более деликатный! Судью интересовало, не соблаговолишь ли ты, милая Глупышка, составить ему партию.

— Вот как? — смешалась Полетт. — Но я ничего не смыслю в картах, мадам.

— Да не о картах речь, дуреха, — ласково усмехнулась миссис Бернэм. — Он говорил о супружеской партии. Неужто не поняла? Судья хочет сделать тебе предложение.

— Мне? — ужаснулась Полетт. — Но почему, мадам?

— Он весьма впечатлен твоей простотой и скромностью, милочка, — добродушно хохотнула миссис Бернэм. — Ты покорила его сердце. Сообрази, какой это волшебный подарок судьбы — заполучить мистера Кендалбуша. Он богач, сколотил состояние на китайской торговле. С тех пор как судья овдовел, всякая девица мечтает его захомутать. Поверь, уйма барышень отдаст что угодно, лишь бы оказаться на твоем месте.

— Но если на него такой спрос, зачем ему горемыка вроде меня?

— Видимо, ему по душе твоя готовность к работе над собой. Мистер Бернэм сказал, что ты самая усердная из всех его учениц. А ты знаешь, дорогая, они с судьей полностью совпадают во взглядах на религию.

Полетт уже не могла справиться с неудержимо трясущимися губами:

— Наверняка есть много девушек, кто гораздо лучше меня знает Писание.

— Именно поэтому ты удостоилась его внимания! — рассмеялась миссис Бернэм. — Ты чистая доска и готова к обучению.

— О, мадам, вы смеетесь, это жестоко, — заламывая руки, простонала Полетт.

Хозяйку удивило отчаяние воспитанницы:

— Ты не рада, Глупышка? Но это же грандиозная победа! Мистер Бернэм всей душой одобрил его план и заверил, что сделает все возможное, чтобы получить твое согласие. Они договорились, что пока будут делить расходы на твое воспитание.

— Мистер Кендалбуш очень добр, — всхлипнула Полетт, рукавом отирая глаза. — Мистер Бернэм тоже. Для меня это большая честь, но я должна признаться, что не испытываю к судье тех же чувств.

Нахмурившись, миссис Бернэм выпрямила спину.

— Оставь чувства прачкам и танцовщицам. Дама не позволит подобной чуши встать на ее пути. Послушай меня, дорогая: тебе повезло, что судья попал на мушку, так что не промажь. О такой добыче девушка в твоем положении может только мечтать.

Полетт уже плакала, не скрываясь:

— О, мадам! Но ведь вся эта тщета ничто против любви!

— Что такое? — изумилась миссис Бернэм. — Помилуй, о чем ты? Глупышка, в твоей ситуации не до капризов! Я понимаю, судья не так уж молод, но он все же успеет заделать тебе пару ребятишек, прежде чем соскользнет в маразм. И тогда, милочка, все, что нужно даме, ты получишь от долгой ванны и пары трушек. Поверь, Глупышка, в стариках есть своя прелесть. Во-первых, никаких безумств ночи напролет. Уверяю тебя, милочка, ничто так не раздражает, как всякие тисканья, когда ты мечтаешь лишь о глотке опийной настойки и покойном глубоком сне.

— Неужто вы не понимаете, что такая жизнь будет… пенибль… невыносимой…

— В том-то и дело, что нет! — развеселилась миссис Бернэм. — В конце концов, судья не юноша и вряд ли загостится на этом свете. Вообрази: праведник уходит в мир иной, и ты, вольная птица, с его денежками летишь в Париж, где оглянуться не успеешь, как твоей руки станет добиваться какой-нибудь обедневший герцог или маркиз.