— Я очень рада, что вы смогли уделить нам время, мистер Рейд, — чинно сказала Полетт.

— А уж как я рад, мисс Ламбер, — ответил Захарий. — Меня редко зовут на такие пиршества.

— А вот мой мизинчик нашептал мне, что в последнее время вы зачастили на журфиксы.

— Жур… фиксы? — не понял Захарий. — О чем вы, мисс Ламбер?

— Ах, простите, я говорю о званых обедах.

— Мистер Дафти и его супруга были так любезны, что водили меня по гостям.

— Вам повезло, — заговорщически улыбнулась Полетт. — Кажется, ваш коллега мистер Кроул менее удачлив?

— Не могу знать, мисс.

Полетт заговорила тише:

— Знаете, вам нужно его остерегаться. Миссис Бернэм говорит, он ужасный человек.

— Мистер Кроул меня не пугает, — чопорно ответил Захарий.

— Однако будьте осторожны, мистер Рейд. Хозяйка не желает видеть его в своем доме. Не говорите ему, что были здесь.

— Не волнуйтесь, мисс, — усмехнулся Захарий. — Мистер Кроул не из тех, с кем я стал бы делиться впечатлениями.

— Он на корабле?

— Нет, там никого. «Ибис» в сухом доке, и пока вся команда в увольнении. Я перебрался в пансион.

— Правда? В какой?

— В Киддерпоре, его нашел Джоду.

— Вот как?

Полетт огляделась, проверяя, не услыхал ли кто имени ее друга, и вновь повернулась к Захарию.

Недавно мистер Бернэм установил в комнате охладитель воздуха. Штуковина являла собой симбиоз пропеллера и толстой циновки. Опахальщики, некогда дергавшие веревки головных вееров, теперь обслуживали устройство: один смачивал циновку, а другой посредством рукоятки вращал пропеллер, посылавший струю воздуха сквозь влажную тростниковую преграду. Предполагалось, что, распыляя капли, машина породит чудесный прохладный ветерок. Так было в теории, а на практике выходило, что в сезон дождей охладитель лишь увеличивал влажность, от которой все обильнее потели. Кроме того, механизм издавал громкий скрежет, заглушавший разговоры. Мистер Бернэм и мистер Дафти легко перекрывали шум машины, но подобных им было немного, и обладателям менее сильных голосов приходилось орать, что способствовало еще большему потоотделению. Когда Полетт сидела между глухим полковником и дряхлым счетоводом, она частенько сожалела о внедрении нового устройства, но сегодня была ему бесконечно рада, ибо машина гарантировала, что их беседу с Захарием никто не подслушает.

— Позвольте узнать, где сейчас Джоду? — спросила Полетт. — Как его дела?

— Пока «Ибис» оснащают, он решил подработать на перевозе. Я ссудил ему немного денег, чтобы он нанял лодку. Вернется к отплытию.

Полетт вспомнила беззаботные деньки, когда они с Джоду сидели в Ботаническом саду и смотрели на проплывающие по реке корабли.

— Значит, его мечта сбылась? Он принят в команду?

— Именно так, все как вы хотели. В сентябре вместе с нами он пойдет в Порт-Луи.

— Ой! Вы поплывете на Маврикий?

— Да. Бывали там?

— Нет, но когда-то на острове жили мои родные. Понимаете, мой отец был ботаником, а Маврикий славится ботаническим садом. Там отец с матерью поженились. Я так мечтаю съездить туда…

Полетт осеклась, вдруг почувствовав ужасную несправедливость того, что Джоду отправится на остров, а она, у которой на это гораздо больше прав, останется здесь.

— Что случилось? — всполошился Захарий, увидев ее бледность. — Вам нехорошо, мисс Ламбер?

— Мне пришла идея, — ответила Полетт, стараясь говорить небрежно. — Я вдруг поняла, что ужасно хочу поехать на Маврикий. Матросом на «Ибисе», как Джоду.

Захарий рассмеялся:

— Поверьте, мисс Ламбер, женщинам на шхуне не место… в смысле, дамам, прошу прощенья. Особенно таким, кто привык к подобной жизни… — Он кивнул на ломящийся от снеди стол.

— Неужели, мистер Рейд? — приподняла бровь Полетт. — Стало быть, вы считаете, что женщина не может быть… марин?

Часто, не находя нужного термина, она прибегала к французской лексике, полагая, что если слово произнести по буквам, оно сойдет за английское. Подобная тактика срабатывала весьма успешно и оттого постоянно применялась, но иногда результат ее был неожиданным. По виду собеседника девушка поняла, что сейчас именно тот случай.

— Моряком? — изумился Захарий. — Что вы, мисс Ламбер, в жизни не слышал о женщинах-моряках.

— Мореплаватель, вот о ком я говорю! — радостно сказала Полетт. — Вы полагаете, женщина не может плавать под парусом?

— Возможно, как жена капитана, — пожал плечами Захарий. — Но только не в команде. Ни один настоящий моряк этого не потерпит. В море многие матросы даже не произносят слово «женщина», чтобы не накликать беду.

— Ага! Значит, вы не слышали о знаменитой мадам Коммерсон?

— Пожалуй, нет, — нахмурился Захарий. — Под чьим флагом она ходит?

— Мадам Коммерсон не корабль. Она была ученым, и если на то пошло, я ее внучатая племянница. Позвольте вам сообщить, что в молодости она служила на корабле и была в кругосветном плавании.

— Это правда? — недоверчиво спросил Захарий.

— Как бог свят. Понимаете, до замужества бабушка носила имя Жанны Баре. Еще девочкой она просто бредила наукой. Читала Линнея, узнала, как открывают и классифицируют новые виды растений и животных. Все это разожгло в ней желание собственными глазами увидеть земные богатства. И тут, представьте, мистер Рейд, она узнает, что мсье Бугенвиль[47]организует большую… экспедисьон именно с такими целями! Загоревшись этой… идэ, моя двоюродная бабушка решила во что бы то ни стало попасть в число… экспедисьёнэр. Конечно, она понимала: мужчины никогда не согласятся, чтобы женщина взошла на корабль… Как вы думаете, мистер Рейд, что сделала бабушка?

— Не знаю.

— Она поступила весьма просто: соорудила себе мужскую прическу и под именем Жана Барта подала заявку на участие в походе. В команду ее зачислил не кто иной, как сам великий Бугенвиль! Смею заверить, маскарад был несложный, всех-то дел — утянуть грудь да изменить походку. Вот так, надевши брюки, она отправилась в плаванье, и никто из матросов и ученых ее не раскусил. Вообразите, как искусно она перевоплотилась, если все эти светила в анатомии животных и растений не догадались, что перед ними… фий… девица. Секрет открылся лишь через два года, и знаете как, мистер Рейд?

— Боюсь предположить, мисс.

— На Таити туземцы с первого взгляда обо всем догадались! Они тотчас раскусили тайну, о которой даже не подозревали французы, два года бок о бок прожившие с бабушкой. Правда, теперь это уже не имело значения — не мог же мсье Бугенвиль бросить ее на острове! Говорят, именно бабуля в благодарность адмиралу назвала бугенвиллеей известный цветок. Вот так Жанна Баре стала первой женщиной, совершившей кругосветное плаванье. Тогда же она встретила своего будущего мужа, который тоже был большим ученым и участвовал в экспедисьон.