– Она не придет! Разве ты не поняла этого?

Я проглотила слова мольбы, едва не подавившись ими.

– И хватило же тебе наглости, – произнесла Эйприл с отвращением. – Ты не хотела, чтобы она что-то делала без тебя, куда-то ходила… Хотела сидеть вместе с ней в вашем доме. А теперь посмотри на себя! Пошла на тусовку, пьешь, обжимаешься… Говоришь о праздновании дня рождения, вот только все, что ты делала, – это мешала ей. Во всем!

Неожиданно мой пузырь показался мне теплицей с липкой удушливой атмосферой. Эйприл была права. Я держала Мандей при себе, словно игрушку, которой ни с кем не хотела делиться. Она была нужна мне куда больше, чем я была нужна ей.

– Я… знаю, – призналась я, сжимая руки. – И мне жаль. Но нельзя ли просто поговорить с ней и сказать об этом?

Эйприл покачала головой.

– Мандей. Не. Придет. Она никогда не вернется.

– Но почему? – едва ли не закричала я. Мне нужно было знать: почему моя лучшая подруга не хочет больше общаться со мной – и именно со мной. Слезы булькали у меня в горле, но я сдерживала их. Я отказывалась сдаваться.

– Мой папа говорил с твоим папой, – выпалила я.

Эйприл сглотнула, на ее челюстях заходили желваки.

– Да, и что?

– А то, что… он никого из вас не видел больше года.

Она засмеялась все тем же зловещим смехом.

– Три года. Я не видела его три года.

Я прикусила губу, чувствуя, что проигрываю эту битву.

– И я знаю, что у Мандей не было никакого гриппа.

Эти слова словно ударили Эйприл в живот, челюсть у нее отвисла. Холод смыкался вокруг нас, в воздухе пахло снегом. Она помотала головой.

– Черт побери, Клодия, почему бы тебе просто не плюнуть на все это?

– Дай мне поговорить с ней, и я отстану.

Эйприл посмотрела куда-то сквозь меня, потом покачала головой.

– Отлично, – простонала она. – Кажется, у меня нет выбора, остается только сказать тебе…

Мои колени едва не подломились.

– Сказать мне что?

– Клодия!

Резко обернувшись, я увидела Майкла, выскочившего из дверей подвала.

– Блин, все со мной в порядке, я просто разговариваю…

Но Эйприл уже исчезла, растворившись в темноте, словно призрак.

– Черт, – пробормотала я.

Взгляд Майкла перебегал с того места, где она только что стояла, на мой голый живот, потом на мое лицо.

– Что это вообще было?

– Ничего.

Он хмыкнул и скрестил руки на груди.

– Ты опять гоняешься за ней?

– Чего ты от меня хочешь? Я знаю Эйприл всю свою жизнь. Она мне как старшая сестра… или типа того. Мне теперь делать вид, будто я ее не знаю? Будто я не вижу ее? Выставлять себя дурой? Ты считаешь меня дурой?

Майкл моргнул, потом без предупреждения сделал два широких шага и обнял меня. Не так, как при мне обнимал других девушек – одной вялой рукой за плечи, на «христианском» расстоянии, две секунды, и все. Нет, он крепко обнимал меня обеими руками, прижимая к своей груди; его пальцы скользили по моей пояснице, прежде чем замереть на крестце. Это объятие было… как будто я прыгнула в теплую постель, завернулась в одеяла и уткнулась в самую мягкую в мире подушку. Это объятие говорило о чем-то, но о чем?

– Ты права. Извини, – сказал он, его дыхание щекотало мне ухо, потом деликатно отдалилось. – Это как если б я увидел кого-то из своей школы или церкви, с кем всегда здороваюсь. Я не стал бы вести себя так, будто я их не знаю. – Его ладонь легла мне на щеку. – Ты вовсе не дура. Я просто… хочу сделать так, чтобы с тобой все было в порядке.

Его губы были так близко, что ему ничего не стоило податься чуть вперед и поцеловать меня. И я хотела, чтобы он это сделал. Я хотела, чтобы он поцеловал меня. Но как я могла попросить его о чем-то подобном? Нельзя просто просить парней о поцелуях. Верно?

– Эй, ты дрожишь, – сказал он с легкой улыбкой. – Хочешь, пойдем внутрь?

Нет. Я не хотела идти внутрь, ко всем этим людям. Я хотела быть наедине с ним. Пить горячий шоколад, говорить о музыке, смеяться… Мои губы сами собой потянулись вперед, касаясь губ Майкла, и он подался мне навстречу.

Никто никогда не говорил мне, что поцелуй – это как взрыв цвета, яркий и ослепительный.

Майкл прижал меня к стене дома, вдавился в меня; его тело излучало жар. Его язык на вкус был как кока-кола, мягкий и теплый.

– Черт, как давно я хотел это сделать, – выдохнул Майкл, прежде чем снова поцеловать меня. Я обвила его руками; мысли в голове неслись слишком быстро, чтобы можно было уловить их.

«Я целуюсь с парнем, Мандей. Я целуюсь с парнем. Так же, как и ты».

Но это казалось неправильным. Неуклюжим, как раскрашивание за пределами контура. Разве это не то, что мне следовало делать?

Мандей это делала. Мандей делала и больше. Не должна ли я сделать то же самое?

Я схватила Майкла за плечи и развернула, прижимая спиной к стене. Глаза его расширились, рот приоткрылся.

– Эй, что ты делаешь?

Я сделала глубокой вдох и опустилась на дрожащие колени, земля под ними была холодной.

– Ты что… Клодия? – Когда я потянулась к пряжке его ремня, Майкл осторожно отвел мои руки и удержал за запястье. – Нет, Клодия, прекрати!

Но я не хотела прекращать. Если я сделаю это, меня перестанут называть лесбиянкой, ребенком, отсталой. Если я это сделаю, то догоню Мандей. Не отстану от нее.

– Клодия! Ты здесь, что ли? – услышала я голос Меган от дверей подвала. Ее резкий тон вырвал меня из этого странного состояния. Я шлепнулась на задницу и охнула, оцарапав локоть о бетон.

– Черт! Ты в порядке? – спросил Майкл, протягивая мне руку.

Туман, состоящий из ослепительно-ярких красок, рассеялся. Что я делаю? Здесь, на холоде, веду себя ничуть не лучше, чем Эйприл в том классе… Я оттолкнула Майкла и побежала обратно в подвал.

Фотографию удалили из интернета, но память осталась. К тому времени, как вдоль реки зацвели вишни, я ощутила дистанцию – ослепительно-белое жесткое расстояние между мной и Мандей. Она притворялась, будто слухи ее не волнуют, в то время как я притворялась, будто не замечаю, насколько редкими стали телефонные звонки и как часто после школы она шла домой, а не в библиотеку.

В течение нескольких недель Мандей вела себя странно: была тихой, отстраненной. Иногда она вообще не приходила в школу, а когда являлась, то съедала в столовой по две порции и пила воду из каждого фонтанчика, мимо которого проходила. Одежда ее была измята, волосы всклокочены.