Русалка взвизгнула, хлопая руками по округлым бедрам.

Клаус окинул взглядом берег реки и увидел то, что уже и не надеялся увидеть снова. Иррблоссы, безмятежно резвящиеся над водой… Он улыбнулся. Он забыл, что они, будучи бесполыми, были единственными существами, которые могли беспрепятственно попадать на архипелаг. Именно поэтому он и послал их тогда за Бэккой. Внезапно их шаловливое ребячество приобрело более глубокий смысл. Их движения казались беспорядочными, и его губы растянулись в улыбке, когда он наблюдал, как они снуют над берегом.

Илия проследила за его взглядом, и ее глаза превратились в щелочки.

– Мерзкие создания! – взвизгнула она и бросилась к ним, размахивая в воздухе кулачками. – Пошли вон! Прочь отсюда!

Она набрала камней и принялась швырять их в стайки блуждающих огоньков.

– Оставь их в покое! – остановил ее Клаус. – Какой от них вред?

Тем временем Иррблоссыстали кружить еще стремительнее и хаотичнее, и внезапно Клаус все понял, хоть больше и не мог слышать их голоса. Это Генрик их послал? Он больше не мог коснуться старейшины ментально, как делал это всегда. Его человеческое «я» набирало сил. Оно преобладало. Уже время?

Иррблоссы, как делали это всегда, старались держаться на расстоянии от Илии, но она умела перемещаться в воздухе и пространстве. Вскоре потасовка превратилась в схватку не на жизнь, а на смерть, причем Илия выигрывала. Ее пронзительные крики говорили о крайнем возбуждении. И в этот момент, разрывая тишину черной как чернила, без луны ночи со сполохами светлячков, прогрохотал голос Клауса:

– Мэй, приказываю тебе, выпусти меня!

Илия медленно развернулась к нему и застыла на месте. Она смертельно побледнела и в темноте напоминала привидение. Первобытный вопль вырвался из ее груди, сотрясая тело в диких конвульсиях. Тучи разошлись, и в образовавшийся проем выглянула луна, круглая и ясная. Илия завизжала снова и бросилась на него. Последним, что Клаус почувствовал, были завершающие всплески карающей слепящей боли, от которой у него подкосились ноги. Он упал на колени и последним, что увидел, было великолепное обнаженное тело, летящее на него сквозь пространство. А потом был удар, и он потерял сознание.

Прошло не так много времени, и он очнулся от глухого стона. Спустя несколько секунд Клаус понял, что стон доносится из его собственного пересохшего горла. Он, мокрый и обнаженный, лежал на персидском ковре, от которого несло плесенью и затхлостью. В комнате было темно, если не считать освещенного серебристым лунным светом квадрата окна, на котором стояли резные решетки. В лунном свете, подпрыгивая вверх-вниз, словно их движения были осмысленными, танцевали пылинки. Они напомнили ему астральных существ, не больше мошек, которые кружились в воздухе Иного мира. Он скользнул взглядом от потока света к его источнику, круглой полной луне на безоблачном небе, и застонал снова, вспоминая. По всей видимости, чары сработали и он вернулся на землю, причем не куда-нибудь, а в самое ужасное из мест – спальню в Гильдерслив Грейндж, из которой он перенесся.

Клаус встал на колени и встряхнулся, как пес. Голова у него до сих пор кружилась, но боль… эта ужасная боль прошла. Неужели свершилось? И он теперь изгой из астрального измерения? Он вскочил на ноги, пытаясь перенестись, чтобы знать наверняка, но не смог. Он пытался дважды, трижды, но всякий раз, открывая глаза, видел четыре стены спальной и бледное пятно лунного света у ног. Астрал исторг его. Его человеческая натура одолела астральную. Он хотел этого больше всего на свете и поставил на карту все, лишь бы этого добиться. Чего же ему еще недоставало? Почему он чувствовал себя нехорошо?

Все шло не так. Его одежда не валялась на ковре, там, где он ее бросил перед перемещением, а была аккуратно сложёна на кушетке в другом конце комнаты. Время в физическом мире шло. Он совершил тягчайшее преступление и, как и предупреждал Генрик, время для него больше не стояло на месте. Это было вызвано его отрывом от Иного мира и врастанием в мир людей. Теперь он жил по человеческим часам. И понятия не имел, сколько отсутствовал.

Клаус запустил руки в волосы, словно хотел этим движением уберечь голову, которая вот-вот готова была взорваться. Он вообще когда-нибудь сможет свыкнуться с существованием времени? Снаружи луна снова зашла за облака, опускаясь все ниже, небо на горизонте начало светлеть. Собирался дождь. Клаус напрягся, пытаясь решить, что делать дальше, и от этого немилосердно разболелась голова. Одно он знал точно: оставаться здесь нельзя ни в коем случае. Нужно уходить, пока его никто не увидел. Он направился за вещами, но не успел. Он был уже на середине комнаты, когда дверь открылась и на пороге показалась горничная с ведром воды и шваброй. И то и другое упало на пол со стуком и всплеском, заглушаемым ее душераздирающим визгом и топотом ног, удаляющихся по коридору.

Бэкка искала Генрика все утро, но нигде в доме не могла его найти. Прошел обед, а он до сих пор не показывался. Она решила поискать его у водопада, куда он часто ходил медитировать и, как она подозревала, переноситься в астрал.

Мод разбирала то, что осталось от ее гардероба, – все износившееся и потрепанное, впопыхах засунутое в маленькую дорожную сумку. Значит, некоторое время она будет занята. Бэкка решила не рассказывать горничной о сложившейся ситуации. Мод уже однажды ее предала, и какой бы искренней она ни старалась казаться сейчас, девушка больше нe хотела рисковать. Кто знает, как бы она себя повела, узнав, что их существование в большом доме эпохи Тюдоров было просто иллюзией. Кто знает, что взбредет в голову этой дурехе – а вдруг она стремглав понесется в Гильдерслив Грейндж и наплетет там бог знает что? Нет, пусть лучше думает, что добрый камердинер Клауса привез их сюда и теперь ее хозяйка ждет его возвращения, чтобы они могли пожениться. Такая сказочка придется по душе романтически настроенной простодушной служанке.

Такая ясная и спокойная погода была необычна для Корнуэлла в конце августа. Перемены были неизбежны, и они приближались. Утро выдалось пасмурным, клочья тумана оседали в ложбинах. Но от сильных порывов ветра их уже не осталось и там, когда Бэкка шла по дорожке к водопаду в свежевыглаженном платье из муслина с вышитыми веточками. Она уже дважды поправляла верхнюю юбку, которую задирал ветер. Скоро начнется сезон штормов и принесет с собой сумрачные дни и отвратительную погоду, как всегда бывало в начале осени.

Когда она добралась до водопада, темные тучи затянули солнце, и среди бела дня на землю опустились вечерние сумерки. Генрик стоял на краю водопада. Бэкка поежилась, обхватила себя руками – она уже успела пожалеть, что не надела шаль, – и начала пробираться к нему через высокую траву, растущую по краям тропинки. Вокруг непроницаемой стеной стоял туман, и не успела она пройти и полдороги, как подол платья вымок до нитки. Платье, которое Мод так старательно накрахмалила, потеряло вид.

Генрик не заметил, как она подошла. Казалось, он был поглощен мыслями или молитвой, устремив взгляд в одну точку и завороженно глядя на струю водопада. За шумом воды и ревом надвигающейся бури он не слышал ее шагов, и только когда она осторожно коснулась его руки, повернулся к ней. Печаль и уныние в его глазах заставили ее сердце тревожно сжаться.