Уиткрофты все еще разбирали имена и рисунки, когда в дом ворвалась запыхавшаяся Люси и принялась бешено жестикулировать, пытаясь что-то им объяснить и топая ногой с досады на их непонятливость. Она замахала руками, делая знак идти за ней, потом снова выскочила за дверь и помчалась по полю в сторону Зеленой бухты. Одного взгляда им хватило, чтобы понять. «Испаньола» исчезла. Другие лодки, стоявшие на якоре в бухте, включая и лодку Джима, слабо покачивались на воде. Буря улеглась, и лишь легкий бриз поднимал на море чуть заметную зыбь. «Испаньолы» не было в проливе Треско, и дальше в открытом море нигде не виднелось ни одного паруса.

– Видать, ее ночью сорвало с якоря, – сказал Джим. – Дядя Билли наверняка сейчас преспокойно сидит у себя в сараюшке, не переживай, Мэриму.

Но Мэри уже мчалась по берегу, выкрикивая имя брата. В лодочном сарае его не оказалось. Они обошли всю бухту вдоль берега, разыскивая его и крича.

– Думаешь, он в самом деле взял и сделал это, мама? – спросил Альфи. – Уплыл к Острову сокровищ, как и обещал?

– Он не мог этого сделать, – отозвалась Мэри, с каждым мгновением все больше и больше теряя самообладание. – Он же не сумасшедший. Он не такой!

– Он наверняка где-то здесь, – попытался Джим успокоить жену. – Мы скоро его найдем. Не переживай так.

– Ты прав, Джимбо. – Мэри изо всех сил сдерживала слезы. – Он все еще где-то на острове, я знаю это. Мы должны его отыскать.

– Он, поди, отправился ее искать, свою «Испаньолу», – сказал Джим. – Наверняка бродит сейчас где-нибудь по холмам, по скалам, пытается высмотреть ее на море. Надо искать его там.

Он отправил Альфи с Люси прочесывать дальний конец острова. Пег все это время трусила за ними от самого дома. Поэтому они сели на нее верхом и поехали на поиски. Все утро напролет они искали дядю Билли, от Самсона до Верескового холма, от Галечного берега до Гнилой губы и дальше, до Адской бухты. Нигде не было никаких следов ни дяди Билли, ни «Испаньолы».

К обеду все до единой лодки на острове вышли в море искать дядю Билли и «Испаньолу». Вскоре по всему архипелагу Силли, куда долетели вести о том, что Билли пропал, островитяне уселись в свои лодки и отправились на поиски. Каждая рыбацкая лодка, каждая гичка, каждая спасательная шлюпка – все были в море. Все пересуды и кривотолки о дяде Билли, все домыслы о том, что Люси Потеряшка – немка, – все это было забыто. Их соплеменник потерялся в море, пропала лодка – и не просто лодка, а лодка, которую все знали, которую Билли, даром что полоумный, построил своими собственными руками. Поиски не прекращались до темноты, но никто не нашел никаких следов ни человека, ни лодки.

На следующее утро, в воскресенье, крыльцо фермы Вероника было завалено приношениями в виде хлеба и банок варенья, а во всех островных церквах служили молебны за дядю Билли. Во время службы в церкви Брайера семейство Уиткрофт больше не сидело на своей скамье в одиночестве. Как бы трогательно ни было это неожиданно вернувшееся всеобщее участие, ничто не могло принести Мэри утешения. Она была в отчаянии. Джим снова и снова пытался напомнить ей, что дядя Билли не просто строил лодки, а провел на море бо́льшую часть своей жизни и был опытным мореплавателем, что если кто-то и способен управиться с «Испаньолой», то это дядя Билли.

– Когда своими руками строишь лодку, Мэриму, ты знаешь, как с ней управляться, – твердил он жене. – Кто под парусом ходить научился, тот уж больше никогда не разучится. Вот увидишь, Мэриму. Мы будем его ждать, все утро, и завтра тоже, и послезавтра, и сколько понадобится, пока он не вернется на своей «Испаньоле», целый и невредимый.

Но его слова не действовали на Мэри, и горе ее было искренним, потому что день проходил за днем, а Билли по-прежнему не объявлялся, и она уже начинала верить в худшее, считать, что ее брат сгинул навеки, что он лежит мертвый где-то на дне морском и никогда больше не вернется обратно.

В следующие несколько дней, после того как дядя Билли исчез, Люси почти не отходила от нее. Это молчаливое дитя, которое не могло даже высказать слов сочувствия, словно была единственной, кто понимал ее утрату, единственной, кто способен был хоть как-то ее успокоить. Все островитяне и Мэри тоже каждое утро отправлялись на поиски, прочесывали прибрежную полосу, обходили скалы и утесы. И при этом все уже ждали одного – наткнуться на обломки лодки или на мертвое тело.

На рассвете четвертого дня, после того как «Испаньола» исчезла, ее парус показался на подходе к острову Сент-Мэрис. Когда она вошла в гавань, те немногочисленные островитяне, которые в такую рань уже были на ногах, увидели, что людей на борту больше одного. Весть об этом облетела остров быстрее молнии.

Из дневника доктора Кроу, 23 октября 1915 года

Я веду дневник отчасти ради того, чтобы задокументировать жизнь врача на этих затерянных в глуши безвестных островах, но отчасти и затем, чтобы впоследствии я сам мог вспомнить о прошедших временах, когда память моя начнет слабеть. Если какому-то дню и суждено остаться на долгие годы в моей собственной памяти и в общей памяти этих островов, так это будет сегодня. Никогда в моей жизни еще не было столь знаменательного дня.

Пробудившись рано поутру от звона церковного колокола, а также от оглушительного шума и гвалта, доносившегося с улицы, я высунулся в окно и увидел, что в городе полным-полно людей и все они, охваченные величайшим возбуждением, дружно стекаются в сторону гавани. Я окликнул тех, кто проходил под моими окнами, осведомившись, что послужило причиной такого столпотворения.

«Там „Испаньола“», – отозвался один из них.

«Там Билли-Приплыли с Брайера, – подхватил другой. – Он вернулся обратно, да не один!»

Я поспешил одеться и, выйдя на улицу, влился в толпу. Очень скоро, оглядевшись по сторонам, я обнаружил, что одет куда приличней многих. Были такие, кто в спешке едва успел накинуть халат прямо поверх ночной рубашки, а кое-кто выскочил, как был, в домашних туфлях. Я заметил на улице нескольких ребятишек, которые сверкали голыми пятками. Толпа несла нас всех за собой. Казалось, все до единого жители острова были здесь, всем не терпелось скорее оказаться на пристани и своими глазами увидеть «Испаньолу».

Когда я завернул за угол и увидел лодку, она была уже пришвартована. В толпе началась давка и толкотня. Мне, как и всем остальным, хотелось подойти поближе, но я не мог пробиться сквозь толпу, пока не услышал, что меня кто-то зовет.

«Есть тут доктор? – разнесся над толпой чей-то крик. – Кто-нибудь, пошлите за доктором!»

Я немедленно вообразил, что дядя Билли стал жертвой какого-то недуга или получил ранение в результате несчастного случая, что объясняло бы, почему он так долго отсутствовал. Толпа расступилась, чтобы я мог пройти, но всеобщее ликование как рукой сняло. На пристани воцарилась тишина, которая немедленно напомнила мне о другой молчаливой толпе в другом месте, на берегу в Порткрессе несколько месяцев тому назад, когда меня вызвали засвидетельствовать смерть двух бедных моряков, тела которых вынесло на пляж приливом. Так что я уже приготовился к худшему. Однако потом я осознал, что тишина эта была совсем иного рода. То была тишина, порожденная враждебностью. И очень скоро я понял, в чем ее причина.