— Мне очень жаль. Я не собирался отсутствовать так долго, — ответил он пристыженно.

— Как, впрочем, и всегда, — отрезала она.

Федерика взяла его за руку и повела сквозь толпу незнакомцев знакомиться с Эплби.

— Это мой папа, — гордо заявила она Ингрид, которая изящным жестом подала ему руку.

— Очень рада знакомству. Феде там много рассказывала о вас, — проворковала она и широко улыбнулась.

— Вы, должно быть, мать Эстер, — высказал он предположение.

На лице Ингрид появилось удивление.

— Да, это так, — подтвердила она, гадая, как он смог догадаться.

— Феде очень повезло, что у нее есть такая подруга, как Эстер, — сказал он. Федерика дернула его за руку, поскольку ему ничего не было известно об Эстер, кроме того, что она сообщила ему на улице.

Ингрид вставила в глаз монокль, чтобы получше его разглядеть. Он был сногсшибательно красив, с отсутствующим взглядом мистических волчьих глаз. Она также сочла очаровательным и его акцент, поскольку у этого мужчины он был естественным, а у Нуньо — нет.

— Пойдемте со мной, я хочу представить вас остальным членам нашей семьи, — предложила она, делая жест в сторону мужа и отца, которые были поглощены беседой друг с другом, находя деревенскую болтовню после посещения церкви слишком поверхностной и утомительной. Оба только и мечтали о том, чтобы снова очутиться дома наедине со своими книгами. — Па, Иниго, мне доставляет большое удовольствие представить вам Рамона Кампионе, — сообщила она и приветливо улыбнулась. — Разве он не самый красивый мужчина, которого когда-либо видел Польперро?

Рамон хмыкнул, чтобы скрыть свое смущение, но улыбка Федерики становилась все шире и шире, пока не возникла опасность, что за ней исчезнет ее лицо.

— Ну что ты, дорогая. Не стоит судить о людях только по наружности. Я прошу прощения за свою жену, — сказал Иниго, крепко пожимая руку Рамона.

— Только ограниченные люди не судят по наружности, — произнес Нуньо, отвешивая Рамону поклон.

— О, да вы, оказывается, поклонник Оскара Уайльда, — ответил Рамон, возвращая поклон.

В глазах Нуньо мелькнуло одобрение.

— Так же, как и вы. Я даю вам высшую оценку. Когда вы сможете прийти к нам на ланч? Я хотел бы показать вам свою библиотеку, — сказал Нуньо, поворачиваясь к дочери и поднимая бровь. — Могу засвидетельствовать, что юная Федерика пришла к нам из образованной семьи.

— Рамон — известный писатель, — доложила Ингрид, которая знала о нем все от Элен. — Его очень ценят в Чили.

— Как я понимаю, вы взяли мою дочь под свою опеку, — сказал Рамон. — За это я вам очень признателен.

Ингрид потрепала Федерику по голове, как будто она была собачкой, заслужившей похвалу за хорошее поведение.

— Это для меня удовольствие. Мои дочери просто обожают ее. Отец прав, Рамон, вы должны прийти к нам на ланч. Сколько вы собираетесь здесь пробыть? — спросила она, надеясь, что он намерен задержаться надолго. Больше всего на свете ей нравились яркие люди.

— Пока еще не знаю.

— Превосходно! Я люблю людей, которые принимают каждый день, когда он наступает, и ничего не планируют заранее. Пожалуй, это наилучший способ прожить жизнь. Так она кажется более длинной, — сказала Ингрид и засмеялась. Затем она наклонилась к нему и прошептала: — Сегодня мы пригласили на ланч приходского священника, поэтому, думаю, нам пора возвращаться в Пиквистл Мэнор. Вы ведь нанесете нам визит, правда? — добавила она. — Скажем, завтра?

— Конечно. Для меня это будет удовольствием, — ответил он с вежливым наклоном головы.

— Хорошо. Значит, завтра. Возьмите с собой Элен и детей. Мы всегда рады видеть вашу жену.

Элен была в ярости.

— Ты намерен таскаться по гостям, изображая из всех нас счастливую семью? — злобно выкрикнула она. — Как ты посмел появиться здесь и перевернуть все с ног на голову?

— Я не собираюсь ничего здесь менять. Я приехал только для того, чтобы повидать детей. Ты ведь именно этого хотела?

— Ты объявился без единого слова извинения за то, что не писал, не звонил и не приезжал, когда дети в тебе так нуждались.

— Но я ведь сейчас здесь, — попытался возразить он.

— Сегодня ты здесь, а завтра снова исчезнешь. Я порвала с тобой, потому что так было лучше. Сейчас ты вернулся, и я больше не знаю, каково мое истинное положение, — возмущенно произнесла она, скрестив руки на груди.

Рамон пожал плечами и вздохнул. Спорить, собственно, было не о чем. Он смотрел на ее резкие черты, горькую линию рта, ледяные глаза и вспоминал, почему позволил ей уйти.

— Что мне еще сказать? Мне очень жаль, — попытался он изменить ее настроение.

Ее губы подергивались, пока она обдумывала следующий ход.

— Я не хочу, чтобы Феде снова услышала, как мы спорим, — заявила она. — Давай пройдемся и обсудим все спокойно.

Они прошли по лужайке через старые деревянные ворота и вышли к полю, за которым находился лес. Элен закурила и выпустила струйку дыма в морозный воздух, где та повисла на холоде туманным облачком. Рамон был обеспокоен тем, что за прошедшие несколько месяцев, пока они жили порознь, Элен совершенно не изменилась и сейчас выглядела такой же несчастной, как и прежде. Она даже не удосужилась вымыть волосы перед тем, как идти в церковь. Это почти испугало его, и он почувствовал странное ощущение дежа вю и те же знакомые спазмы в животе, призывавшие его снова отправляться в путь.

— Итак, сколько ты собираешься здесь оставаться? — спросила она, пока они прохаживались по полю, хрустя ботинками по снегу.

— Пока не знаю, — ответил Рамон, борясь с желанием как можно быстрее возвратиться в мирную домашнюю обстановку, которую создала для него Эстелла.

— Ничего не изменилось, не так ли? — вздохнула она. — Ладно, тогда я сообщу тебе, сколько ты здесь пробудешь — неделю, возможно, десять дней, а затем мы начнем тебе надоедать и ты снова испаришься.

— Ты и дети никогда мне не надоедали, — совершенно серьезно возразил Рамон.

— Вот как? — едко спросила она. — Во всяком случае, впечатление было именно такое.

— Послушай, Элен. Я сожалею, что не позвонил, но я хотел сделать тебе сюрприз, — мягко сказал он, положив ей на плечо свою большую руку, которую она тут же резко сбросила. — Феде была рада видеть меня, — добавил он и слегка улыбнулся, но улыбка получилась печальной.

— Ну, еще бы. Не тебе ведь приходилось в течение одиннадцати месяцев вытирать ее слезы. Не проходило и дня, чтобы она не думала о том, что, возможно, именно сегодня папа, наконец, объявится. Что же это за детство, Рамон? Если бы ты хотя бы регулярно писал, поддерживал контакт, посвящал ее в свои планы, то она не жила бы в такой неопределенности. Девочка ощущает себя очень незащищенной, понимаешь? И я страдаю вместе с ней. — В ее голосе прозвучала горькая нотка.