Наконец Андрей остановился перед высокой темной дверью, из-под которой пробивалась полоска света.

— Пора. — Он обернулся ко мне и выразительно взглянул на Аристарха.

Мой дед, совершенно потерянный, обернулся ко мне.

— Я вернусь, — сказала ему я, и мой голос почти не дрогнул.

Он поспешно кивнул и рывком прижал меня к груди, пробормотав пепельными губами:

— Я буду ждать.

Я кивнула своим конвоирам:

— Ведите.

Андрей открыл дверь, и вдоль стены я увидела длинный стол, за которым, как на экзамене, восседали трое старейшин — Ипполит, Пьер и Эмиль.

На пороге я обернулась. На щеках Аристарха блестели бриллиантовые росинки. Он плакал моими слезами. Слезами, на которые у меня уже не осталось сил.

Мы вошли. Дверь захлопнулась, как гильотина, отрезая меня от прошлого, от жизни, от Аристарха. Андрей и Вацлав встали по бокам от меня. Старейшины за столом не шелохнулись. Лишь три взгляда одновременно ударили по мне, едва не сбив с ног. Ипполит как плетью хлестнул. Пьер прицелился, как снайпер. Его палец уже лежал на спусковом крючке, и было видно, что вся эта процедура для него — занятие совершенно бесполезное, потому что он совершенно уверен в моей виновности. От прежнего добродушия Эмиля не осталось и следа. Сейчас он смотрел на меня через стекла очков так, как будто изучал смертельно опасный микроб. В глазах всех троих отчетливо читался смертный приговор. Меня это не удивило. В Москве вампиры казнили и за меньшие прегрешения. Месяц тому назад блондинку Нэнси, подругу Аристарха, по глупости приревновавшую меня к нему и хотевшую убить, приговорили всего лишь за неудачное покушение. На мне же висело столько подозрений, что в глазах парижских старейшин сквозило непомерное удивление: как, эта преступница еще жива?

Меня же удивило другое: отсутствие за столом Вероник.

— Итак, — нарушил молчание Пьер, сидевший в центре стола. На столешнице стояли три двурогих подсвечника с зажженными свечами, и их пламя, танцуя на сквозняке, складывалось в причудливые тени на стене. — Мы собрались здесь для того, чтобы осуществить процедуру ментального допроса. Согласно правилам допрос проводится двумя дознавателями. Со стороны обвинения выступает Андре Буше. Защиту представляет Вацлав Волков. Процедура проходит под контролем Совета старейшин пострадавшей стороны. В данном деле мы представляем интересы Парижского Клуба.

Я выдержала второй залп взглядов, ударивших по мне, и выше вздернула нос. К чему все эти церемонии? Скорей бы уже начали.

— Вы даете согласие на проведение ментального допроса? — обратился ко мне Ипполит.

Я с удивлением взглянула в глаза цвета плесени. А что, у меня есть выбор?

— Вы можете избежать процедуры, подписав признание в предъявленных вам обвинениях, — вкрадчиво пояснил он и кивнул на лист бумаги на краю стола.

— Нет, я согласна.

В глазах Ипполита явственно отразилось разочарование.

— В таком случае, — скучным голосом сказал он, — мы вынуждены зачитать вам список рисков, связанных с проведением ментального допроса.

Он взял верхний лист бумаги со стопки, которая лежала на столе перед ним, и начал:

— Ментальный допрос — воздействие высокого риска. В ходе ментального допроса возможно развитие психических расстройств, неврозов, психозов, неврастении, панических атак, фобий…

Если говорить коротко, самыми безобидными из списка были депрессия и бессонница. Я, поежившись, скосила глаза на Вацлава. Тот с непроницаемым видом смотрел на тени на стене, и на лице его не дрогнул ни один мускул. Не сбрендил же он, приободрилась я, и меня, надеюсь, эта беда обойдет. В конце концов, с тех пор как я приехала в Париж, у меня было столько шансов тронуться умом, что мое психическое здоровье все-таки внушает оптимизм на будущее. Которого у меня нет. Потому что если я не тронусь рассудком, то, с большой вероятностью, получу смертный приговор в результате выяснения некоторых подробностей моего недавнего прошлого.

Ипполит многозначительно кашлянул и задал вопрос, который, судя по всему, произносил не впервые:

— Вы по-прежнему согласны на процедуру?

— Да, — кивнула я. — Не терпится начать.

— Что ж, — Ипполит неприязненно взглянул на меня, — присаживайтесь.

И указал на три кресла перед столом. Центральное из них, предназначавшееся для меня, было повернуто лицом к старейшинам. Два других стояли перпендикулярно по бокам, так, чтобы сидевшим в них Вацлаву и Андрею был виден мой изящный профиль.

Кресло, которому отводилась роль пыточного, оказалось на удивление мягким и удобным. Век бы сидела. Но затянувшаяся пауза начинала меня раздражать. Старейшины сурово таращились на меня, но допрос все не начинался. Я уже исподтишка косилась то на Вацлава, то на Андрея. А вдруг допрос уже идет, они вовсю копаются в моих мозгах, а я ничего не чувствую? Но нет. Они просто ждали. Вацлав — напряженно стиснув подлокотник кресла, так что побелели костяшки. Андрей — нетерпеливо барабаня пальцами по колену.

— Ну и чего мы ждем? — не выдержала я.

— Мы ждем четвертого старейшину, — сухо пояснил Эмиль.

Я невольно укорила Вероник. Могла бы в такой день быть пунктуальнее. Ожидание ужаса страшнее, чем сам ужас. А мне уже с трудом удается сдерживать нервную дрожь. Хотя что взять с Вероник? Наверняка она пытается выбрать платье, соответствующее случаю, или зависла перед зеркалом, не зная, помаде какого цвета отдать предпочтение. А может, у «Шанель» сегодня началась распродажа?

— Вероник что, решила прошвырнуться по бутикам? — нервно вырвалось у меня.

— А при чем здесь Вероник? — надменно спросил Ипполит.

— Но ведь мы ждем четвертого старейшину, — растерялась я.

— Именно так, — повел подбородком Ипполит. — Но Вероник Нуар ею больше не является.

Я пораженно взглянула на него. Что он такое говорит?

— Вероник Нуар отстранена от дел, так как ее легкомысленное поручительство за вас обернулось трагической гибелью Элен Громов.

Оглушенная этим известием, я поникла. Щеки заполыхали от чувства вины. Я подвела Вероник, ее исключили из старейшин. Но если не ее, тогда кого же мы ждем?

Дверь распахнулась с таким грохотом, что чуть не слетела с петель. В комнату ворвался отец Лены.

— Прошу простить меня за опоздание, — прерывисто сказал он, на ходу расстегивая пальто. — Я отдавал распоряжения по поводу похорон дочери.

Он рванул шарф на шее с такой силой, как будто тот душил его.

— Мы понимаем, Василь, — с сочувствием кивнул Эмиль и указал на свободный стул рядом с собой. — Садитесь.

— На каком основании… — начал Вацлав, поднимаясь из кресла, но ответ Пьера упал ему на плечи, усадив обратно.