— Тусэй все скажет, насяльник, — повторял он как заведенный, — только мало-мало бей Тусэя…

Никто бить его не собирался, но, видимо, у старика был опыт общения с контрразведкой или, по крайней мере, с каким-то ее аналогом, потому что от каждого резкого движения чучуни вздрагивал и заслонялся рукавом облезлой кухлянки.

— Расскажи, Тусэй, о кальмарах, — потребовал Васку, — о которых поварихе в столовой рассказывал.

Старик оживился. Перестал моргать и вздрагивать. Похоже, рассказывать о кальмарах ему было в удовольствие.

— Голод в стойбище был, — начал он напевно. — Охоты мало-мало. Зверь ушел. Рыба ушел. Ребятишки, бабы, старики, молодые — все жрать хотят. И тогда Тусэй сказал: пойдем в студеное море, подстережем морского зверя, никого жалеть не будем. Самец, самка, детеныш — всех острогой бить будем. Жир будет, мясо будет, шкура будет — перезимуем. Встали молодые охотники, сказали: веди нас, Тусэй! Остроги наши остры, брюхи — пусты. Добудем зверя…

Васку поморщился и сказал:

— Эти песни ты поварихе пой, Тусэй! Глядишь, поделится едой. А нам про кальмаров расскажи. Не надо про голод. Не надо про молодых охотников. Не надо про студеное море. Расскажи, как встретил кальмаров. Какие они были? Сколько? Что делали?

— Ночь была, — заговорил Тусэй в прежней манере, будто его и не перебивали. — Туман был. Холод был. Льдины о баркас терлись, как белёк о мамкины титьки. Молодые охотники спали. Сильно-сильно уставшие были. Тусэй старый, спать не мог. Холодно. Руки ломит, ноги ломит. Какой тут сон? Видит Тусэй, из воды лес растет. Удивился: откуда в студеном море лес? Льдины есть. Скалы есть. Лишайник на скалах есть. Леса — нет. Да еще из воды прямо. Стволы толстые, в баркас толщиной, белые. Шевелятся. На каждом будто тарелки. Голова Тусэя поместится. А из тарелок — свет синий, лучами бьет. Такие на больших железных баркасах бывают — прожектора называются. Стволы шевелятся. Прожектора воду лучами щупают. Один луч на Тусэя упал. Хороший луч, теплый. Сладко стало Тусэю. Будто молодая баба потрогала… А потом видит Тусэй, из воды глаза смотрят. Бледные, как у дохлой рыбы, только зрачки черные, желтой бахромой обметаны. Такой бахромой девки кухлянки украшают. Молодым охотникам шибко нравиться хотят… Страшно Тусэю стало. Сообразил, старый сивуч, что не лес это, а ика-ика руки растопырил. Ика-ика жадный. Рук много. Всё хватает, что попадется. А после клювом на части рвет и глотает, глотает, глотает…

— Ты говорил, Тусэй, — вновь перебил его Васку, — что ика-ика был не один.

— Верно, насяльник, — подтвердил старик, — ика-ика не один был. Когда Тусэй растолкал молодых охотников, те с перепугу за весла взялись. Шибко гребли. Однако куда ни греби — всюду ика-ика руки растопырил и лучами шарит. Страх сильный взял Тусэя и других охотников тоже. Духи моря разгневались — помирать надо. Весла бросили, на дно баркаса легли — смерти ждать. Да так до рассвета и пролежали. А наутро туман ушел. Ика-ика ушел. Страх ушел. Море веселое стало. Живы охотники. Рыбы и зверя морского добыли — на всю зимовку хватило…

— Ну ладно, Тусэй, — сказал Васку Саад. — Можешь идти. Если понадобится, мы тебя найдем.

Старик-чучуни вскочил, начал мелко-мелко кланяться. Забормотал:

— Тебе, насяльник, спасибо… Насяльник добрый… Совсем не бил Тусэя… Тусэй не забудет… Рыбу, мяса, кость резную — все насяльнику принесет. Приведет девку добрую — чистую, толстую…

— Птицелов! — рявкнул Васку. — Выставь этого старого… с-сивуча за дверь! Массаракш…

Когда Птицелов вернулся, Васку стоял возле открытого настежь окна, задумчиво попыхивая цигаркой.

— Что ты обо всем этом думаешь, Птицелов? — спросил он.

— Думаю, это обычные рыбацкие байки, — отозвался мутант. — На Землях Крайних, я слышал, и не о таком балакают…

Васку помолчал. Цигарка в его губах быстро дотлевала.

— Я так не считаю, — сказал он. — Слишком громоздко для рыбацкой байки.

Птицелов пожал плечами: дескать, начальству виднее.

— В любом случае, мы обязаны проверить, — продолжал Васку. — Не нравятся мне эти кальмары…

— Думаешь, это могут быть иномиряне? — поинтересовался Птицелов. — Ну те самые, которые не грязевики…

— Здесь все может быть, — отозвался Васку. — Здесь кризис-зона, агент! Гравитационная аномалия — дырка в нашем сыре. Через эту дырку мы рано или поздно пробьемся наверх. И увидим небо в алмазах… — Васку умолк, выбросил окурок на улицу и с треском захлопнул раму. — Я свяжусь со здешним руководством, — сказал он сухим официальным тоном, — и потребую для нас судно. У них есть списанная с флота «гондола». Защита реактора на ней так себе, но мы с тобой выдержим. Верно, мутоша?

Птицелов гулко сглотнул горькую слюну. В голове его вихрем пролетели слова покойного Облома: «Самое пакостное, оказаться на „гондолах“. Знаешь, старые такие субмарины с реакторами на медленных нейтронах. Так вот, эти самые медленные нейтроны медленно так тебя разлагают. Видел я как-то покойников с „гондол“, три ночи потом спать не мог. Все равно что ходячие мертвецы из кинемы, только уже не ходячие…»

— Так точно, господин старший агент! — рявкнул он, чтобы заглушить страх.

— Ну, ну, — отмахнулся Васку. — Мы не в армии… В общем, я буду тут хлопотать. А ты потолкайся среди местных техников и инженеров, послушай, о чем говорят. Может, что интересное услышишь. Мотай на ус, а сам старайся помалкивать. Прикинься дурачком. Тебе ведь это не трудно?

После долгого рабочего дня инженеры и техники Полигона набивались в небольшую харчевню на окраине поселка. Стекались сюда в основном холостяки, которым не перед кем было отчитываться. Их никто не ожидал к ужину, но никто и не попрекал за позднее возвращение. Иногда заглядывали и семейные — пропустить стаканчик-другой, поболтать с приятелями, послушать новости. Новости извергал старенький телевизор с экранчиком не больше чайного подноса. Когда Птицелов вошел в харчевню, сделав над собой некоторое усилие, потому что на двери висела табличка «Не для мутантов и чучуни», телевизор показывал потрепанный боевой корабль Южного флота.

«…носец „Герой Революции“ получил пробоину ниже ватерлинии. В настоящее время экипаж собственными силами устраняет последствия взрыва…» — бодро вещал диктор.

Старший инженер расчета заправки Пуут, завидев, что Птицелов мнется у порога, показал ему на место рядом с собой.

— Садись, столичная штучка! — гаркнул он без всякого приветствия. — «Герой Революции»… Надо же! — продолжал инженер, тыча двузубой вилкой с обкусанным ломтем оленины в сторону телевизора. — Это же бывший «Молот Отцов», который при императоре именовался «Гордым Зартаком»… Знаю эту посудину, сопливым практикантом вкалывал на ее постройке.

Птицелов хотел сказать, что не так давно видел крейсер-вертолетоносец на плаву, но, вспомнив наказ Васку, прикусил язык. Пусть уж лучше Пуут языком чешет. Он это хорошо умеет делать. И агент-мутант старательно развесил уши, всем своим видом выражая искреннее внимание к словам собеседника. А Пууту только этого и надо было.