Так или иначе, наследнику был отдан немедленный приказ договориться с русскими относительно заключения мира. От Аббас-Мирзы прибыл посланец с предложением начать переговоры. Они должны были происходить в Дейкаргане, в 60 верстах от Тавриза, куда и переместился Паскевич со своим штабом. Непосредственно в Тегеран был послан наш представитель Вальховский.

Дипломатия – та же война, только воюют не силой, а умом и выдержкой. Паскевич в таких играх не поднаторел и не привык себя обуздывать, потому на первых порах пошли разные недоумения. Обсуждалось дело об уплате персидской стороной военных издержек. Русские в самом начале переговоров требовали уплаты 10 куруров (20 млн. рублей серебром), персы решительно возражали. Этот вопрос был для них самый щепетильный, они не так держались за земли и целые провинции, как за деньги. Объяснялось это просто: государственной казны как таковой в персидском государстве не было, все находилось в личном владении шаха. И попробуй кто-нибудь из переговорщиков уступить хотя бы лишний динар, все сразу стало бы известным шаху, вызвав его личное недовольство. А на расправу «солнцеподобный» скор, вот и мелочились до неприличия.

Теперь же, когда пал Тавриз, Паскевич потребовал уже 15 куруров и заявил, что, если деньги не будут уплачены в течение двух месяцев, России должен отойти Азербайджан.

При обсуждении этих самых болезненных вопросов Паскевич высказал попутную претензию: стало известно, что в Тегеране какой-то хан меняет наших пленных на лошадей. И тут же пригрозил Аббас-Мирзе: если этот хан не будет подвергнут взысканию, то он променяет зятя Аббас-Мирзы, взятого в плен при занятии Тавриза, на осла. Аббас-Мирза, донельзя возмущенный неуступчивостью русских в вопросах контрибуции, обиделся и прервал переговоры. Наши дипломаты начали мирить переговорщиков, попытались даже склонить Паскевича на то, чтобы сбавить несколько миллионов из контрибуции в ответ на его неосторожное слово. Но тот еще более возмутился и на уступки не пошел. Даже пригрозил персидской стороне: будете упорствовать, продолжу наступление прямо на Тегеран.

И действительно, продолжил. Войска начали наступать не только в центре, но и на флангах. Напуганные персы уже не думали о сопротивлении, крепости раскрывали свои ворота, и тогда переговоры снова возобновились. Так происходило несколько раз: как только возникали разногласия, русские демонстрировали силу и на отдельные направления спешно высылались отряды. Они действовали жестко, и персидская сторона поневоле переставала упрямиться.

К счастью, подобные операции не требовали большого войска. Основная часть действующего корпуса, расположившаяся в завоеванных городах, пребывала в довольно беспечном состоянии и терпеливо ожидала окончания войны. Правда, такая участь ожидала не всех.

Быть на чужой территории даже в роли победителей – задача неблагодарная. Того и гляди, получишь удар из-за угла. Когда для поддержания порядка в самом Тавризе Паскевич приказал создать комендантскую службу, опять вспомнили про майора Челяева. Вот всегда так: кто-то расслабляется и отдыхает после трудов праведных, а кому-то покоя нет ни днем, ни ночью. Чтобы пресекать разбойные нападения и предотвращать стычки с местным населением, майор организовал круглосуточное патрулирование. Тут случались разные происшествия.

Болдину пришлось как-то патрулировать в одном из отдаленных городских районов. Команда привычная: урядник Корнеич, пара солдат и, конечно, Равилька. Тот, пока состоял при «бачке», в службе так и не преуспел, но Болдина никак не оставляла мысль сделать из него настоящего солдата. Из ружья он стрелял хорошо, со своим кинжалом управлялся мастерски, разведчиком тоже был превосходным: все увидит и себя не обнаружит, а вот к строю никак не мог привыкнуть. Болдин попросил Корнеича позаниматься с ним, надеясь, что опыт старика преодолеет бестолковость Равильки, да куда там! Он на строевых учениях сразу превращался в нелепого новобранца: и ходил косолапо, и сгибался в три погибели, и руками не в такт махал. А уж с поворотами и вовсе не мог сладить – ни направо, ни налево. Корнеич по старой проверенной методе совал ему в руки сено с соломой; сено в правой, солома в левой. Бывало так и кричит: «Се-но! Соло-ма!» Кажется, уже приучил, а на следующий раз Равилька опять все перепутает. Корнеич готов был отступиться и не раз советовал Болдину: не надо-де парня учением портить, но тот велел продолжать. Тоже оказался упрямцем.

Так вот, однажды во время патрулирования кто-то надоумил наших проверить один квартал, там, дескать, образовалось нечто вроде разбойничьего гнезда: производятся вылазки и грабеж горожан. Начали обходить дома – ничего подозрительного. А в одном из домов чуткий слух Равильки уловил странный звук, исходящий откуда-то снизу. Не поленился отодвинуть сундук и обнаружил под ним земляной лаз, ведущий в подвал, а в нем двух русских пленников. Их, отягченных празднованием по случаю взятия Тавриза, подобрали злоумышленники две недели тому назад на одной из городских улиц и теперь склоняли к тому, чтобы перейти на службу в шахскую гвардию. Персы часто прибегали к такому способу ее комплектования и не всегда безуспешно, потому что к дезертирам в русской армии относились очень строго, и те, случалось, предпочитали чужеземную службу суровому отечественному наказанию.

Пока разбирались с бедолагами, во дворе дома собралась разгоряченная толпа. Кто-то умело настраивал ее против русских, в них полетели камни и палки. Болдин, приказав закрыть окна и двери, отправил одного солдата за подмогой, а сам начал организовывать оборону. Толпа принялась ломиться в дверь, пришлось дать команду на открытие огня. С нашей стороны прозвучали выстрелы, и несколько нападавших получили ранения. Но это не стало остережением для остальных, они еще более усилили натиск. С их стороны тоже открылась стрельба, один из наших был серьезно ранен, досталось и Болдину: вражеская пуля, срикошетив, попала ему в голову, вызвав сильное кровотечение. Увидев залитое кровью лицо своего «бачки», Равилька дико вскричал и бросился к двери. Там громко скомандовал сам себе: «На руку!» – и, четко выполнив прием, твердым шагом направился на нападавших. Два перса, попытавшихся преградить ему путь, тотчас же пали, один от штыка, другой, с раскроенным черепом, от удара прикладом. Толпа в ужасе отпрянула, за Равилькой в образовавшийся коридор двинулись остатки нашего патруля. Их бесстрашие так поразило персов, что они более не отважились продолжать нападение. Тем более невдалеке уже раздавалось громкое «ура», это наши солдаты спешили на выручку своих товарищей.

Когда Паскевич узнал о случившемся, он выразил в приказе благодарность всей комендантской службе, а на Равильку собственноручно надел Георгиевский крест. Относительно младших чинов он имел такое право.

Подобных происшествий оказалось не так уж много, большей частью персы вели себя довольно мирно. Они с рождения были приучены безоговорочно подчиняться властям и особых различий между теми, от кого она исходит, не видели. Никакая власть еще не приносила им блага.

Главные силы русских находились в Тавризе, ставшем центром нашего военного присутствия. Тем, кто в начале похода шел в авангарде корпуса, повезло более всех, они заняли лучшие квартиры, и прежде всего обширный дворец Аббас-Мирзы. В нем образовалось нечто вроде офицерского клуба. Здесь устраивались шумные вечера, играли в карты, обменивались новостями; развлечений в чуждом краю было немного, потому особенно ценилось личное общение. Нередко на огонек заглядывали и высокие чины, особенный авторитет собранию придавало присутствие членов английской миссии во главе с полковником Макдональдом. Об англичанах ходили разные слухи, за ними установилась репутация чопорных, коварных людей, презирающих другие народы. На самом же деле они на первых порах вели себя без всякого зазнайства и быстро оказались равноправными членами образовавшейся компании.