— Не буду, — проворчал синеволосый. Он успокоился, но ему становилось все скучнее и скучнее. Поэтому он предложил:

— А давайте на спор кто-нибудь разденется? Тогда на его одежду мы королеву и положим.

А давай ты ерундой страдать не будешь? Но вслух этого я, конечно, не сказала. Я не такая дерзкая, как Ниночка, безмятежно спящая на чужих руках. Хорошо, что Кей проигнорировал слова друга. Представляю, как я орала бы, если бы сомнительная честь раздеться ради Нинки и рук барабанщика досталась мне.

— Ну? — гнул свою линию Келла. — Давайте повеселимся, что ли?

— Как? В бутылочку поиграем? — с досадой спросил фронтмен «На краю».

— Можно и в бутылочку, — плотоядно отозвался второй музыкант, глядя на меня. — Во взрослую бутылочку.

— Катя, лифтеры у вас когда на работу выйдут? — не слушал его Кей.

— Часов в девять. Или в десять. Или в одиннадцать… — со вздохом ответила я. — Но бывает, что этот лифт сам по себе начинает работать.

— Прекрасно.

На минут пятнадцать в кабине повисла тишина. Кей засунул в уши наушники-капельки, включил плеер и погрузился в мир тяжелой музыки. Какой равнодушный! Вот бы еще Келла замолчал. А он, напротив, превратился в некое подобие радио. Сначала этот парень долго ругал лифтеров, которые, по его мнению, плохо работают и поздно приходят на место службы. Потом так же долго бранил жильцов нашего дома из-за того, что они посмели так сильно запустить лифт и что он функционирует из рук вон плохо. Затем синеволосый вновь перекинул свое недовольство на «коллегу», но быстро прикрыл словесную лавочку под нехорошим янтарным взглядом друга, который, оказывается, имел феноменальный слух: не только одновременно наслаждался громкой музыкой, но и мог слышать то, что творится в кабине лифта.

А вот Нинка, не обращая ни на кого внимания, спала. Счастливая. Зато завтра она все волосы себе выдерет, когда узнает, сколько у нее было возможностей соблазнить Кея. Если, конечно, она его еще не соблазнила в клубе. Хотя кто этих троих знает… Только завтра подруга сможет поведать мне о том, что произошло в «Горизонте» в мое вынужденное отсутствие. И я сомневаюсь, что представители славной группы «На краю» дадут мне ответы на все интересующие меня вопросы.

— Выберемся отсюда, сфоткаюсь около стены, — сообщил не умеющий долго хранить молчание синеволосый.

Он только что перестал пинать со злости дверь и из-за этого чуть даже не свалился.

— Какой стены? — не поняла я, светя сотовым телефоном в пол. Свет криво падал на мои закрытые туфли и почему-то на толстую рифленую подошву каких-то уж сильно крутых высоких ботинок Кея. Что за странная мода заправлять джинсы в обувь, пусть даже если эта обувь крута на вид или вызывающе дорога? Прищурившись, я принялась разглядывать чужие ботинки: четыре ремешка, много дырок для шнуровки, металлическая вставка на носке. То ли «камелоты», то ли «гриндерсы», то ли «рейнджеры», которые в простонародье называют «гадами». У Нинки что-то подобное тоже есть — она, когда перевоплощается в некое подобие сумасшедшей неформалки, их на концерты таскает.

— Что значит какой? Такой, где про нас написано, — пояснил синеволосый таким тоном, что я должна была сама догадаться, какую стену он имеет в виду, и добавил — даже подпишу что-нибудь. Типа, «Келла тут был». И автограф оставлю. Будет стена поклонения нам, — и он опять разразился нездоровым смехом.

То сердится, то радуется, странный какой-то.

Вот же детский сад! Если он там свой комментарий нарисует, то наш подъезд снова взбунтуется. Дело в том, что не все получали эстетическое удовольствие от надписи, посвященной модной группе этих двух разгильдяев, и реагировали на разрисованную стену по-разному. Мне, например, как и дяде, абсолютно все равно, что написано в родном подъезде, — главное, не на моей собственной двери. Многим соседям тоже плевать на какие-то каракули. А вот некоторые личности, типа моих престарелых соседок Семеновны и Фроловны, просто с ума от злости сходят, когда видят в подъезде очередное безобразие. Каждую неделю рейд полусумасшедших старушек чуть ли не со всего дома обходит подъезды в поисках новых надписей или иных, по их мнению, гадостей. Возглавляет рейд староста нашего подъезда. И под его предводительством старшее поколение не жалея сил проверяет все углы и стирает ацетоном надписи. Добровольцы стараются поймать тех, кто, по их словам, «портит общекультурный уровень всех жильцов, обезображивая подъезд».

С мазней «На краю» у меня были связаны не самые приятные воспоминания. Когда эта надпись только появилась (а тогда она была маленькая и очень аккуратненькая), старушечий рейд ее, естественно, стер. Неизвестные художники узнали и восприняли этот акт как святотатство, поэтому не поленились восстановить свое творение. Староста и старушки через пару дней с ругательствами убрали и вторую надпись. Но… Их неведомые оппоненты и поклонники «На краю» опять воссоздали буквы, правда, увеличив в размерах. И понеслось — целую неделю одни стирали, другие писали. При этом обе стороны показали всему подъезду, что такое истинное упорство! Староста со своими друзьями-пенсионерами, их подружки-бабушки, старенький слесарь дядя Костя, а также затесавшиеся в их маленький отряд три дедка с соседнего дома дошли до того, что стали выслеживать злоумышленника, портившего стену. Они установили дежурство. Даже ночами караулили! Но так никого и не поймали. Подумав, что «мерзкие наглые подростки-вредители» сдрейфили, рейд целую неделю радовался, что стена чиста и девственна. Пенсионеры ее даже новой краской покрасили и едва ли не боготворить начали. Честное слово, не стенка — а просто алтарь какой-то. Но хулиганы не дремали, и одним тихим воскресным утром жильцы стали свидетелями того, как на прежнем месте всего за одну ночь появилась большая, нет, просто огромная красная надпись, сделанная какой-то суперстойкой краской.

Так фанаты группы «На краю» восторжествовали над подъездным «дневным дозором». Но на этом история не кончилась — староста, будучи мужиком умным и памятливым, вспомнил, что мой папа недавно хвастался ему, будто приобрел некие несмываемые краски, которые ему привезли прямо из Америки для создания очередного шедевра. Пораскинув мозгами, отряд в полном составе явился к нам домой, чтобы предъявить обвинения в хулиганстве и порче общественного имущества. Они даже заставили участкового прийти вместе с ними. Милиционер, молоденький, но уже очень усталый парень, не мог сопротивляться бешеному наскоку старшего поколения и пришел. В это время дома были я, брат и дядя. Эдгар в наушниках зависал в виртуальном мире, я спала, заткнув уши маленькими поролоновыми берушами, — Нелька до этого слишком громко играла на компьютере, а Леша принимал душ. Именно ему и пришлось идти открывать двери — потому что яростные звонки слышал он один. Выругавшись, дядя не нашел ничего лучше, как обмотать вокруг пояса длинное полотенце и в таком виде пойти к незваным гостям. И даже в глазок не посмотрел — так и открыл.

Я к этому времени тоже успела проснуться и подойти в коридор, поэтому все видела собственными глазами. Бабушки при виде полураздетой бывшей модели сначала оторопели, немного поразглядывали ухоженное тело, а потом почему-то завяли и стали бормотать, что «такой славный мальчик так плохо не стал бы поступать». Мужская часть отряда, видя, как стушевались «их женщины» перед молодым мужчиной в непотребном виде, немного обозлилась и заявила Алексею, что он, дескать, рисует в подъездах всякую мерзость. Это стало настоящей новостью для моего дяди.