Выпущенная из рук снайпера винтовка перевернулась в воздухе и угодила в руки Кудеснику. Он сделал выстрел еще до того, как «центавровец» упал на землю. Пуля пробила ему необыкновенно расширенный глаз, угодив точно в черный зрачок, и вырвалась наружу с тыльной стороны шлема.

— Фигассе, — восторженно произнес знакомый голос. — Кэп, вы это видели?

Они задержались у могилы Федора — продолговатого аккуратного холмика из свежей землицы, с крестом, сколоченным из еловых ветвей, в изголовье и насаженным на него дырявым шлемом. В уголках глаз Женьки дрожали, вот-вот собираясь побежать по щекам, слезы. До этого момента парень держался как мог. И когда проводили контрольный расстрел сумасшедших «центавровцев», и когда копали могилу для Федьки, и когда перебирали бытовой мусор в ящиках — детали к игровым автоматам, столовые принадлежности и прочую дребедень, что заказывали у поставщиков жители Каран-Ямы. Но скрыть за напускной суровостью истинное горе Жене не удавалось. И это было хорошо видно остальным.

Впрочем, подобные чувства испытывал и кэп. И хотя его глаза, навидавшиеся в зоне за десять лет всякого, были сухи, по окаменевшему лицу можно представить понять глубину его душевных терзаний. Не уберег бойца, загубил, отдал обезумевшим «центавровцам» на растерзание…

Некоторое время они шли в полной тишине. Впереди, чуть оторвавшись от остальных, Кудесник. Не потому, что после нереально зрелищного убийства снайпера он стал на голову выше остальных, а потому, что после Федькиных похорон он был единственный, кто не глядел при движении себе под ноги.

Виляющая дорога наконец вытянулась в прямую, словно рельсы, линию, травянистые холмы становились все ниже, пока не сровнялись с землей, а лес с обеих сторон отступил еще дальше, будто проходила тут не дорога, по которой ездили арбы, а взлетно-посадочная полоса. Преодолев еще пару километров, путники вышли на широкий, хорошо протоптанный во всех направлениях перекресток. По центру торчало кривое сухое бревно, к которому были пришпилены дощечки в форме стрел с вырезанными названиями населенных пунктов. Наследство праотцев. Такие указатели сохранялись в Атри с далеких пятидесятых-шестидесятых, когда среднюю полосу только-только осваивали первопроходцы, ища урановые залежи или исследуя загадочную землю аномальной зоны. Тогда еще не было, разумеется, никаких КИПов, и полагаться приходилось на далеко не всегда верный компас, на собственное чутье и память. А еще вот такие указатели, сообщающие, где, в какой стороне обосновалась та или иная стоянка. Да-да, именно стоянка или лагерь, ведь тогда на месте нынешних «мегаполисов» вроде того же Фартана или Каран-Ямы, были разбиты палаточные городки, которые лишь долгие годы спустя обросли высокими заборами, взошли пышными избами (или кирпичными домами, если где-то поблизости имелись глиняные карьеры и печники) и, главное, наполнились людьми.

Звягинцев подошел к обросшему травой, трухлявому, покрытому глубокими трещинами столбу и уставился на таблички с грубо вырезанными, по всей видимости обычным штык-ножом, названиями поселений. Время и угрюмая погода Атри сделали свое дело — буквы на табличках стали почти нечитаемыми. Лишь разгадав ребус из паутины трещин и недостающих кусочков дощечек, можно было догадаться, где написано «Каран-Яма», «Западное» или «Аномалинка».

— Нам нужно свернуть здесь направо, так? — прищурился бродяга.

Кэп вставил в зубы сигарету, не предлагая закурить Егору, и посмотрел на указатели, нацелившие свои острия на запад.

— Верно, — ответил он и погладил рукой дощечки, будто после снятия с них пыли и паутины буквы могли стать виднее. — Что там у нас? Краснозвездное — пятнадцать километров, Аномалинка — десять, Энергетики-3… не видно. Бывал раньше в этих краях?

— Приходилось, — кивнул Кудесник. — Только мы с той стороны заходили, с севера. Никаких Энергетиков тут нету — это был временный лагерь, а Аномалинки вообще никто не знает, что за ботва. В Краснозвездное как-то заглядывал с напарником.

— И что, как вас встретили?

— Если есть чем расплатиться, то встретят хорошо. Как и везде.

— А как насчет идеи? Не пытались они прочистить тебе мозги партийными догмами, у них ведь, знаешь, еще Советский Союз и генсек Хрущев во главе. Они же другой правды просто не признают, схоласты шизанутые.

— Хм, — пожал плечами Кудесник, — мало ли, кто на чем завис. К тому же бюсты Ленина-Сталина остались во многих поселках на почетных местах, а красные знамена и прочие атрибуты совковой эпохи я видел даже в «Азамате».

— Значит, не пытались, — ответил сам на свой вопрос кэп и посмотрел на стоящих поодаль Женьку и Лену, которых указатель, казалось, совсем не интересовал. — Пошли, уже скоро полдень, а нам хоть бы к вечеру до Краснозвездного добраться.

Шли преимущественно молча, перекидываясь парой-тройкой слов лишь в тех случаях, когда без этого было просто не обойтись — когда таинственная тайга резко умолкала, либо, наоборот, расширяла и без того нескудную гамму завораживающих звуков. Останавливались, прислушивались, пронзали острыми взглядами волнующееся зеленое море травы и, убедившись в отсутствии опасности, двигались дальше. Как и прежде, молча. Впереди — бродяга, за ним Лена, наемники, немного отстав, замыкали крохотный отрядец.

— Слышь, кэп, зовут-то тебя как? — не оборачиваясь, спросил Кудесник, чтоб хоть как-нибудь разрядить гнетущую атмосферу.

— Кэп, — ответил тот.

— А по паспорту? — не отступал Звягинцев.

— Паспорт остался у меня в прошлой жизни, бродяга. Как и военный билет.

— Стало быть, для родителей ты теперь тоже «кэп»?

С ответом тот немного повременил.

— Нет, для них я по-прежнему Игорь.

— Тезка, получается, — без радости в голосе сказал бродяга. — Меня тоже Егором кличут, если что.

Но как только Кудесник ни пытался втянуть в диалог остальных, а живого общения не получалось. Разговор не шел.

Стоявшее в зените солнце изрядно припекало, дышать с каждым шагом становилось все тяжелее, к тому же на глаза начала опускаться полупрозрачная желтоватая пелена. Сначала бродяга подумал, что это у него от перегрева, но, сколько он ни мигал, ощущение, будто где-то невдалеке взорвалась цистерна с охрой и теперь сухой порошок оседает пылью в радиусе десятка километров, никуда не девалось. Бродяга даже выставил ладонь вперед, ожидая увидеть, как на нее будет падать желтый порошок, но этого не произошло.

«Солнце, — подумал он и поднял голову. — Это все солнце…»

Он не стал спрашивать у остальных, испытывают ли они что-то подобное, хоть глаза и застилал золотистый туман. Для него это не имело значения. Егор думал только о том, что нужно преодолеть этот путь, дойти до Аномалинки, ведь это всего десять километров, а оттуда день ходу до лесопилки. Забрать любой ценой пистолет, подарок друга. Что, если Грэг однажды спросит, где его подарочный «пустынный орел?» Что он ему ответит? Что по глупости слил тупорылым «азаматовцам»? Не-ет, это недопустимо! Слишком слабодушно и нелепо. Ну потерять, скажем, в бою. Ну поменять на банку тушенки, чтоб с голодухи не помереть. Ну, в конце концов, пропить, но не сдать же на КПП и потом даже не вернуться за ним!