– Вы достали ему ту кассету? – мой вопрос застал сеньориту Аниту врасплох.

– Кому? Какую кассету? – удивилась она, и ее удивление показалось мне искренним.

– Вашему шефу. Тот фильм, о котором мы говорили. Вы не помните? Он рассказал, что у него уже была как-то бессонница, за месяц до того, и он включил телевизор, а там шел фильм «Полуночные колокола». Я ему сказал, как этот фильм называется. Он начал смотреть где-то с середины, фильм его очень заинтересовал, и он досмотрел его тогда до конца. Он сказал, что хотел бы посмотреть этот фильм целиком.

– Ах да! – вспомнила Анита. – Правду сказать, я и забыла об этом. Нас всех так беспокоит его бессонница! У него всегда столько дел, и если он, к тому же, еще и в меланхолию будет впадать, то вы же понимаете: все остальное вылетит у него из головы. – Время от времени она употребляла форму множественного числа («нас беспокоит»), но не в том смысле, в каком употребляют ее царственные особы, – наверное, эта форма объединяла множество людей: членов семьи, Сегарру, возможно даже женщину со щеткой и метелкой из перьев, которая в тот день медленно пересекала зал, скользя по паркету на подстеленных тряпках, – старую banshee. – Да он мне и не напоминал, – добавила она, словно извиняясь. Потом задумалась на минуту и сказала: – Хотя, мне кажется, он не забыл, потому что он очень любопытный. Да-да, я припоминаю: тогда он впервые упомянул о «вероломном сне», а теперь он часто это повторяет: «Вероломный сон опять не пришел ко мне этой ночью, Анита», – слышу я от него иногда по утрам. – О чем этот фильм, вы не помните?

– В общих чертах. Старый король Генрих Четвертый не может спать и обвиняет сон в том, что он приходит куда угодно, только не в его дворец, что он милостив к беднякам, и к злодеям, и даже к животным (я не был уверен, что там было про животных, но я решил включить их в этот перечень, раз уж мы были на ипподроме), но отказывается подарить благословенный отдых его коронованной и больной голове. Король умирает, терзаемый воспоминаниями о своем прошлом и мыслями о будущем, в котором ему уже не будет места. И он обращается ко сну: «О ты, вероломный сон!» Вот и все, что я помню. Правду сказать, я лучше запомнил то, что рассказал ваш шеф, чем то, что смотрел сам. Я видел этот фильм очень давно.

Анита задумчиво покусывала губы.

– Да-да, – сказала она, – может быть, вот откуда все пошло. Возможно, именно этот фильм – причина его теперешней бессонницы. Наверное, нужно раздобыть эту кассету, и пусть он посмотрит в конце концов. Я думаю, когда он узнает эту историю с начала и до конца, он перестанет так часто вспоминать ее.

– Возможно, возможно. Попробуйте.

– Спасибо, что вы мне напомнили. У меня это совсем вылетело из головы. Как, вы сказали, фильм называется? – И она быстро вынула из сумочки тот самый листок, на котором были записаны таинственные цифры. – Подержите шляпу, пожалуйста.

– Мне кажется, в тот день вы записали название, – сказал я и снова взял ее шляпу.

– Ай, где я буду искать ту запись! Скажите еще раз.

– «Полуночные колокола», – терпеливо повторил я. – Его снимали в Испании, некоторые эпизоды – прямо здесь, в Мадриде. Достать его будет нетрудно – на телевидении наверняка есть копия.

– Вон они! – воскликнула Лали и тут же начала кричать: – Давай, Графиня де Монторо, давай! – Скандировать такое длинное имя было трудно, лучше было сократить его до «Графини».

Сеньорита Анита быстро спрятала листок в сумочку (так и не записав название фильма) и поднесла бинокль к красивым накрашенным глазам. Она тоже начала подбадривать лошадь криками, но называла ее «Монторо».

– Вперед, Монторо, задай им перцу! – Наверное, она часто смотрит борьбу или бокс. Я ничего не мог разглядеть, но мне было чрезвычайно интересно, что же там все-таки происходит, и не потому, что я поставил деньги на одну из лошадей: просто мне очень хотелось узнать, правильно ли подсказал Аните тот друг (возможно, это ее парень – девушки этого круга часто выбирают в друзья типов с сомнительной репутацией: наверное, компенсируют таким образом собственное простодушие и наивность). Мы все встали со своих мест. Я бросил взгляд на Руиберриса, но он жестом дал мне понять, что и он не понимает, что происходит на дорожке, – его бинокль тоже был в «белых ручках», как их называли раньше. В начале финишной прямой я разглядел гранатовое пятно – нашего жокея. Лошади шли пока голова к голове, кроме двух или трех, что уже сошли с дистанции (графини де Монторо среди них не было). Зрители выдыхали облачка пара, тысячи облачков пара, и это еще ухудшало видимость. Внезапно что-то произошло: столкновение, падение, два жокея покатились по земле, закрывая головы руками, – цветные кепки унесло ветром. Одна из лошадей продолжала скачку без жокея, другая поскользнулась (передние ноги разъехались, словно на плотном скользком снегу), третья испугалась и, сделав несколько нерешительных шагов, взвилась на дыбы, как та кобыла, которую я видел на улице Байлен два с половиной года назад, когда гулял там ночью и размышлял о Селии и Виктории. Mere, Mara. Остальные лошади прибавили шагу, чтобы как можно скорее миновать опасное место. Большинство потеряло темп. Только лошадь, над которой расплывалось гранатовое пятно, уверенно шла вперед. Другие лошади расступились перед ней, образовав живой коридор, и она беспрепятственно прошла по нему все тем же галопом. Она скакала и скакала, жокею не нужно было даже подгонять ее хлыстом. Я вдруг понял, что мысленно повторяю: «Давай, Монторо, ну же!» Но произносил я это мысленно: я не привык кричать в общественных местах.

– Давай, Монторо, давай! – кричала срывающимся голосом сеньорита Анита. – Еще чуть-чуть, ну же, еще чуть-чуть! – повторяла она, забыв обо всем. Я подумал, что дисквалификации не последует, несмотря на то, что падение произошло, вероятно, в результате какого-нибудь нарушения. Если все было подстроено, то участники сделки очень рисковали. Девушки прыгали от радости, обнимались, кричали: «Да здравствует девятый номер!» Лали выронила бинокль Руибер-риса и даже не заметила этого. Руиберрис поднял бинокль и очень огорчился: одно из стекол было разбито. Но он ничего не сказал: радость выигрыша значила для него больше – он никогда не уходит с пустыми руками, сегодняшний день не будет исключением. Я увидел, как рвут свои билеты адмирал Альмира, и бородатый философ (все-таки пришел!), и почти все остальные зрители. Но не мы: я себя на этот месяц обеспечил, ведь за речь мне, вполне возможно, не заплатят.

– Все, пока, мы уходим. Мы спешим. До свиданья, сеньор Руиберрис Де Торрес, очень приятно было познакомиться, сеньор Франсес. Спасибо за компанию, – торопливо прощалась с нами сеньорита Анита. Им надо было бежать за выигрышем. Наверное, прежде чем выдать им такую сумму, у них попросят удостоверение личности, но точно не знаю – я таких денег никогда не выигрывал. Скорее всего, на пятый заезд они уже не останутся – тот друг ждет их, чтобы отпраздновать удачу. Мы их больше не интересовали. Анита вернула мне бинокль, я отдал ей шляпку того же цвета, что и куртка жокея. Я смотрел, как она удалялась, смотрел на ее красивые ноги с крепкими икрами. Юбка на ней была очень короткая, на чулках не спустилось ни одной петли. Она так и не записала название фильма, она опять его забудет, Неповторимый так и не посмотрит его целиком и не перестанет его вспоминать. Бессонница его, должно быть, просто из себя выводит.