Луиса на том конце провода по-прежнему молчала, но я не стал продолжать. Я решил подождать. Мне хватило выдержки. «Другие, – думал я, – всегда есть кто-то другой». Я ждал.

– Послушай, – сказала Луиса, – если он предложит тебе встретиться прямо сейчас, я думаю, лучше отказаться. Если решите встречаться у него, то лучше днем, когда ребенка не будет дома: моя невестка Мария заберет его утром и привезет обратно только к вечеру, завтра ее очередь. Я уже говорила – Эдуардо хочет тебе что-то рассказать, но ты постарайся не напоминать ему о том, что пережил в его доме. Я рассказала ему все так, как рассказывал мне ты, слово в слово, попыталась посмотреть на случившееся твоими глазами. Он выслушал и почти ничего не сказал, но мне кажется, он никак не может понять, почему ты его не известил, почему ты никого не известил. И честно сказать, не знаю, как он тебя встретит. – Помолчав, Луиса спросила: – Ты мне потом расскажешь?

Она нервничала, она давала мне советы, она волновалась за меня – возможно, просто потому, что я оказался в трудном положении: мне предстояло выслушивать упреки, оправдываться, на меня должен был обрушиться гнев. Марты, которая могла бы разделить все это со мной, уже не было.

– Я думаю, он тебе расскажет.

– Одно дело то, что расскажет он, а другое – что расскажешь ты.

Это означало возможность увидеться еще раз, еще раз поговорить, еще раз позвонить (какое несчастье и какое везенье!) – один шаг влечет за собой другой, и в конце концов они становятся роковыми. Но, может быть, не всегда, может быть, этого не случится с теми шагами, которые я сделал в сторону Луисы, и с теми, что Луиса сделала ко мне? Может быть, на этот раз – нет? Так мы всегда думаем и так будем думать до конца наших дней. Я повесил трубку (мы повесили трубки) и стал ждать звонка. Но я не сидел у телефона: встал, пошел на кухню, достал из холодильника бутылку, открыл ее, сделал глоток, вернулся в гостиную, взял кассету, чтобы выбросить ее, как обещал Луисе, но не выбросил, положил обратно на полку – не всегда нужно выполнять обещания, и уж точно не всегда надо с этим спешить. Время есть. Когда ожидание кончается, оно никогда не кажется слишком долгим. Телефон зазвонил через три минуты. Я подождал, пока включится автоответчик. Я был уверен, что это Деан.

Но вдруг услышал голос Селии. Сейчас мы с ней общаемся. Мы по-прежнему почти не встречаемся, но по телефону разговариваем достаточно часто. Когда совместная жизнь закончена, лучше поддерживать отношения по телефону – так меньше соблазнов. Кажется, она снова собирается замуж, тогда мне больше не нужно будет посылать ей чеки и давать деньги при встречах – у нее будет состоятельный муж, владелец дорогого ресторана, в который я никогда не пойду. Я снял трубку и поговорил с Селией. Линия снова была занята, и я был в безопасности еще несколько минут, всего несколько – она собиралась куда-то уходить и только хотела сказать мне то, что я уже знал: один актер (довольно противный тип) оставил для меня несколько сообщений на ее автоответчике – я был ему срочно нужен (только его мне сегодня не хватало!). Меня до сих пор многие разыскивают через Селию – все-таки она моя бывшая жена! – когда не могут связаться со мной по моему телефону (Ферран тоже пытался разыскать Деана через его жену Марту). Сейчас мы с Селией знаем друг о друге мало. Мы ни о чем друг друга не расспрашиваем: каждый ждет, пока другой сам расскажет. Последний раз конкретные вопросы были заданы два с половиной года назад, когда на следующий день после моего тайного ночного визита к ней (в дом, который когда-то был и моим) она позвонила мне, хотя накануне просила, чтобы я сам позвонил ей утром и тогда мы могли бы пообедать вместе и поговорить (о том, о чем я хотел с ней поговорить) за обедом, а не в три часа ночи (как настаивал я). Так она мне тогда сказала. Но утром она позвонила не затем, чтобы назначить встречу. Ее интересовало только одно: «Послушай, Виктор, – спросила она, – у тебя ведь остались ключи от квартиры?» – «Нет, – солгал я, – я их давно выбросил. Разозлился из-за чего-то и выбросил. А в чем дело?» – «Ты уверен? – спросила она. – Ты уверен, что ты не открывал ими дверь вчера ночью и не был у меня?» – Тут мне следовало возмутиться, сказать ей, что она сошла с ума, что одно дело – звонить в неурочное время после нескольких месяцев молчания и просить немедленно встретиться, а другое – явиться к ней, несмотря на ее запрет и без звонка в дверь, Я должен был бы оскорбиться: «Ты что? Разве я на такое способен?» Но я ответил спокойно, слишком спокойно, чтобы не вызвать подозрений: «Нет. А что такое? Меня там не было». Иногда я лгу, и не всегда убедительно. Ключи и сейчас у меня, хотя она наверняка сменила замки в тот же день. И кассета до сих пор у меня, я ее не выбросил, и лифчик Марты Тельес, который я без всякого умысла унес тогда с собой, и желтый листок, на котором написано: «Отель „Вильбрахам"», – возможно, именно в нем я остановлюсь, когда поеду в Лондон в следующий раз. А вот запах Марты у меня не сохранился: запахи долго не сохраняются, и забываются они быстро, только иногда, уловив вдруг знакомый когда-то запах, мы с необыкновенной остротой вспоминаем то, что с этим запахом было связано. Лишь запахи умерших не повторяются. Селия не стала больше ничего спрашивать. «Понятно», – сказала она и повесила трубку, так же как теперь сделал я, когда она позвонила, чтобы рассказать о звонке неприятного актера: «Я уже знаю. Если он снова будет тебе надоедать, скажи ему, что ты ничего обо мне не знаешь», – и мы оба повесили трубки. Сейчас, когда мы общаемся издалека, у нас очень хорошие отношения. Но я не люблю говорить о Селии.

Я еще раз глотнул из бутылки и хотел зажечь сигарету, но в зажигалке кончился газ. Я пошел в спальню за спичками и уже оттуда услышал звонок. Я снял трубку как раз в тот момент, когда включился автоответчик и мой голос начал произносить записанный текст: «Это автоответчик. Если хотите оставить сообщение, дождитесь, пожалуйста, сигнала. Спасибо». Вот что услышал Деан, и, когда прозвучал сигнал, он сказал (и слова его записались на пленку): «Это Эдуардо Деан. Я говорил с Луисой и сейчас хочу поговорить с тобой, – он обращался ко мне на „ты", словно имел право говорить со мной свысока, словно был моим кредитором или хотел оскорбить (когда хотят оскорбить, особенно мысленно, всегда обращаются на „ты"). – Отвечай, не трусь, я знаю, что ты там – несколько секунд назад у тебя было занято. Посмотрим, возьмешь ли ты трубку!» Он замолчал на секунду, чтобы дать мне время ответить, и я воспользовался паузой и снял трубку:

– Слушаю. Кто говорит?

– Я только что сказал тебе, – ответил мне чрезвычайно низкий и уже несколько раздраженный голос. Наверное, он начал злиться, когда набирал и набирал мой номер, а в трубке постоянно слышались короткие гудки. А потому его фраза прозвучала как «Я только что сказал тебе, идиот» (последнее слово не было произнесено, но думал он, без сомнения, именно это). Наверное, он собирался продолжать обращаться со мной как с наемным работником, как с подчиненным. Голос его звучал по телефону более внушительно и солидно, чем голос его ge-bryd-guma Висенте Мены, он звучал как контрабас под чуткими пальцами. Он говорил очень уверенно, он хорошо умел сдерживать раздражение.

– Извините, я был в другой комнате и не слышал того, что вы сказали. С кем я говорю?