Витте хвастался царю, что его успех в получении согласия Пекина на строительство КВЖД открыл великолепную страницу в истории России на Дальнем Востоке. Хотя бы на этот раз тщеславного министра финансов нельзя было упрекнуть в нескромности. Концессия на железную дорогу длиной более чем 1500 км была самой крупной, на которую когда-либо соглашались Цины. Для сравнения: французская ветка в Юньнани составляла каких-то 460 км, а крошечная железная дорога Кантон-Коулун, принадлежавшая англичанам, — всего 35 км.

Договор также предоставлял КВЖД необыкновенно щедрые привилегии. Вся правительственная земля, необходимая для постройки путей, отдавалась бесплатно, а частную собственность можно было покупать или арендовать по существующим ценам. Обороты железной дороги освобождались от любых налогов, а товары, перевозимые по ней из одного российского пункта назад в Россию, не облагались китайскими пошлинами. В то же время пошлины, взимаемые с товаров, импортируемых или экспортируемых по железной дороге, были на 33% ниже, чем для товаров, перевозимых по морю. Хотя формально Пекин сохранял контроль над безопасностью и отправлением правосудия на землях КВЖД, статья 5 позволяла обойти это условие: «Уголовные дела, тяжбы и т.п. на территории железной дороги должны разбираться местными властями в соответствии с положениями соглашений». Смысл этой формулировки был затемнен, когда устав КВЖД, подписанный Николаем II вскоре, в начале декабря, разрешил железной дороге организовать собственные полицейские силы на территории концессии. Концессия предоставлялась на 80 лет, с правом китайского правительства выкупить железную дорогу через 36 лет, но по очень высокой цене[126].

Формально КВЖД была открытой акционерной компанией, и ее акции могли приобретать как русские, так и китайцы. Первичное предложение на Петербургской бирже было сделано таким образом, который не способствовал широкому приобретению акций. Единственное объявление было опубликовано 17 декабря в официальном ежедневнике «Правительственный вестник» в виде небольшой заметки. В ней говорилось, что подписка на акции будет приниматься с 9 часов утра того дня. Холодный северный рассвет за неделю до Рождества был не самым подходящим временем для привлечения большого количества инвесторов, и весь выпуск был немедленно скуплен российским правительством и Русско-китайским банком.

В предприятии была соблюдена видимость китайского участия. Сюй Цзинчэн был назначен президентом, а во флаге КВЖД объединились бело-сине-красный флаг царской России и желтый императорский китайский штандарт. Но по составу совета директоров было очевидно, кто на самом деле является главным. Помимо китайского дипломата, все остальные были людьми Витте, среди них — его заместитель П.М. Романов, вездесущий князь Ухтомский, Ротштейн, Покотилов и два железнодорожных инженера, работавших с Витте в его бытность министром путей сообщения. На самом деле все предприятие крепко держал в своих руках Витте, который ревностно оберегал его от посягательств других правительств и даже внутри России от конкурирующих министерств.

Понадобится несколько лет разведывательных работ и предварительного строительства, прежде чем присутствие КВЖД станет ощутимым, но по прошествии времени проект Витте превратится в полунезависимый домен на китайской земле со своими собственными городами, администрацией и полицией. Также управляя шахтами, пароходами, телеграфами и лесопилками, КВЖД стала доминировать на значительной части Маньчжурии, особенно на менее населенном севере. «Одним словом, Витте построил и управлял настоящим королевством на Дальнем Востоке», — вспоминал один царский чиновник.

Китайско-Восточная железная дорога

Через пять лет, когда русские войска захватили регион после подавления восстания местных жителей, один дипломат рискнул предположить, что «принципиальное решение» занять Маньчжурию было принято в 1896 г. (когда был подписан контракт на постройку дороги).[127] Нет сомнений в том, что военные действия могли и не произойти, если бы не начало работы над железной дорогой Витте; имея на этой территории железную дорогу, Петербург не мог больше игнорировать какие-либо угрозы для такого массивного вложения русской рабочей силы и финансовых средств. В равной мере очевидно и то, что министр финансов не думал об аннексии китайской территории, когда брался за проект. Генерал Симанский более точно характеризует намерения Витте: «Начиналось мирное завоевание Маньчжурии… Вместо винтовки сибирского стрелка здесь начинали свою работу циркуль и кирка инженера, вместо командующего войсками — министр финансов».

Через некоторое время после революции 1917 г. бывший служащий российской миссии в Пекине вспоминал события апреля 1895 г. «Мы посеяли ветер, — мрачно заключал он, — и теперь мы неизбежно пожинаем ураган». Он имел в виду, что вмешательство царского правительства в заключение Симоносекского договора положило начало цепи событий, которые привели к катастрофической войне с Японией 1904-1905 гг., к Первой мировой войне и в конечном итоге — к свержению династии Романовых. Хотя дипломат в отставке и сгущал краски, он был прав, подчеркивая значение возглавленного Россией демарша.

Самым важным событием в отношениях России с Западом в последнее десятилетие XIX в. было заключение альянса с Францией. В течение нескольких лет после Симоносекского договора казалось, что столь же важное объединение, возможно, формируется и на Востоке. В значительной степени благодаря усилиям Сергея Витте и Ли Хунчжана, Романовы и Цины образовали партнерство, которое последним обещало защиту, а первым экономические и стратегические выгоды. Азиатский альянс имел смысл до тех пор, пока Россия сдерживала свои территориальные аппетиты, и какое-то время статус Петербурга в Китае не имел равных.

По правде говоря, большинство китайских политиков рассматривали договор как временную уловку с целью сохранения Срединного царства от раздела еще худшими варварами. И все же это было эпохальное событие. Заключение официального оборонительного пакта было беспрецедентным в китайской истории, подобно тому как в Нерчинске два века назад император Канси соблаговолил впервые заключить договор на равных с другой державой.

Год 1895-й также ознаменовал начало десятилетия настойчивого интереса, иногда граничащего с одержимостью, к событиям на Дальнем Востоке в высших кругах петербургского двора и чиновничества. Дипломатические успехи князя Лобанова будоражили воображение, вызывали видение имперского величия и воскрешали давно дремавшие экспансионистские устремления. Некоторые голоса советовали проявлять сдержанность, тогда как другие настаивали на внимании к многочисленным внутренним проблемам. Но пока русская кровь не пролилась на снежных просторах маньчжурии девять лет спустя, шаткость Китая, по словам еще одного бывшего дипломата, открывала «новое широкое поле для нашей иностранной политики». Князь Радолин, посол Германии, отразил настроение того времени: