— Мой отец любил путешествовать, — слегка сдвигая брови к переносице и сосредоточившись на своих воспоминаниях, делится Мия. — Он часто ездил куда-либо по работе, устраивал экспедиции со своей командой. Эту шкатулку он сделал, когда вернулся из очередного затяжного путешествия. Насколько я помню…из Италии. Мне кажется, это Везувий, Киан. Помню, как папа несколько часов рассказывал маме, как они поднимались на действующий вулкан несколько часов. Это было его первое восхождение на высокую гору, и он сказал, что почувствовал себя заново рожденным, когда встретил рассвет на его вершине — пребывая там, высоко-высоко. Балансируя на грани неприкрытой опасности в лице вулкана и настоящей жизни в форме возможности посмотреть на мир сверху.

Хм. Интересно, любопытно. Джеймс Эванс был весьма разносторонним человеком. Мне даже, на мгновение, становится жаль, что я никогда не смогу познакомиться с родителями моей жены. Как и она с моими.

— Когда ты пела, я вспомнил кое о чем, — спешу обрадовать Мию новостью, которая вылетела из моей головы, загруженной совершенно другими вещами. — Ты знаешь, что тебя пригласили на прослушивание? Я забыл сказать, да? — опираясь локтями на барную стойку, наклоняюсь ближе к Амелии, стоящей по ту сторону высокого стола.

— Что? — задыхаясь от шока, произносит она. Ее сладкий рот с пухлыми губками вытягивается в идеальную форму буквы «о» и я стараюсь не думать о том, на чем мы остановились в коридоре.

— Вчера мне позвонил один из кастинг-директоров Бродвейского мюзикла «Волшебник из страны Оз». Если бы это был мюзикл о любви, я бы вряд ли одобрил твое участие в кастинге. Но так как особо близкого партнерства по сценарию не предусмотрено, я решил дать тебе такую возможность. Как и обещал. Тебя пригласили на прослушивание. Завтра. Кроме тебя будет еще две претендентки, но я не сомневаюсь, что у тебя есть все шансы на эту роль, Мия.

— Ты шутишь? — ее белые зубки оставляют глубокий след на нижней губе.

— Нет, Мия. Это не шутка, — мягко заверяю я девушку, и уже через пару секунд, Мия вновь запрыгивает на меня и обнимает так крепко, что мне кажется: жена задушит меня куда раньше премьеры мюзикла, в котором наверняка возьмет главную роль.

Однако, радость моей девочки длиться не так уж долго.

Нас опять резко обрывают на самом интересном. И это все равно, что потянуться к своему любимому блюду и уже представлять, как оно будет таять у тебя во рту, а потому получить удар по протянутой к лакомству ладони.

Мне звонит Риккардо и я знаю, что он не может сейчас звонить просто так, по мелочи. Поэтому, несмотря на надутые губки Амелии, я о второго гудка принимаю вызов, жестом попросив Мию не покрывать меня поцелуями во время серьезного разговора.

Если бы солдаты Морте, капо, или Стефан бы видели каким чувственным я становлюсь в поле женственной энергетики своей жены, они бы уже давно не воспринимали меня всерьез, черт возьми.

— Киан, занят? — взволнованно обращается Рик. По его голосу уже сразу понятно, что на мой безмятежный мираж в пустыне, надвигается песчаная буря.

— Говори.

— Я узнал, чью кровь ты обнаружил возле бассейна. Узнал, кто напал на Амелию. И это не Стефан. А наш второй подозреваемый, — объявляет союзник, пока я чувствую, как все мышцы моего тела превращаются в напряженные и натянутые струны.

— Ублюдок. Убью, — рычу я, напрочь забыв о том, что в двух сантиметрах от меня стоит Мия. — Это все?

— Нет, не все, Киан. Энтони пару часов назад умер, — я абсолютно ничего не чувствую, когда Рик сообщает мне о том, что моего биологического отца больше нет в живых.

— Кажется, намечается бунт на корабле. Точнее в семье.

— Он приходил в себя? Что-нибудь говорил?

— Еще не известно, брат. Ты нужен здесь. Ты в Бостоне?

— Ага, — Рик в курсе, что я вывез Амелию в родной дом, с целью разгадать тайны ее отца. — Выезжаю. И ночью…нас ждет сам знаешь что, Риккардо. Готовь отряд.

— Виновный в нападении…? — коротко уточняет Рик личность того, кто позволил себе лишнего и взял на себя слишком много.

— Разумеется, — холодно отрезаю я, ощущая, как кровожадное чудовище внутри меня вновь за одно дуновение гасит весь свет, что зажгла во мне Мия.

Прерывая связь с Риккардо, поднимаю тяжелый взгляд на Амелию, которая уже все прочла по моим глазам.

— Нам нужно уезжать Мия. Мы здесь не останемся.

— Но ты обещал, что переночуем здесь… — хныкает птичка, обиженно опуская ресницы.

— Ты будешь ночевать здесь одна? — грозным тоном бросаю я, резко скрещивая руки в районе диафрагмы. От гнева на одного подонка, который посмел напасть на мою жену в нашей постели, у меня внутренности в грудной клетки болезненно клокочут, вибрируют.

— Нет, — гордо заявляет девушка, нервно откидывая назад копну густых волос.

— Тогда пойдем к машине.

— Подожди, — обрывает Мия и направляется к лестнице. — Мне нужно взять мамины фотографии. Я скоро вернусь, — наспех кидает она со странными, слишком возбужденными нотками в голосе.

Но я сразу погружаюсь в мысли о том, какие тяжелые дни предстоят впереди. И о том, что «цветок бессмертия» так и не найден, а дурацкая шкатулка совершенно никак не помогла приблизиться к нахождению разгадки, которой возможно, уже в природе не существует.

И поэтому я совершенно не предаю значения тому, что Амелия возвращается с верхнего этажа со странным блеском в глазах.

Мия

Когда я пою, за моей спиной всегда расправляются крылья.

Находясь в моменте, ощущая звуковые вибрации внутри, мощными потоками обволакивающими каждый дюйм кожи…я дышу, взлетаю над миром.

Я свободна и счастлива.

И не нуждаюсь в оценке.

По крайней мере, мне так, кажется, когда на моих губах рождается целая история, длинною в три минуты.

— Отлично, — один из профессиональных жюри окидывает меня оценивающим взглядом, когда я заканчиваю исполнение партии.

Тело реагирует молниеносно — с ног до головы меня пронизывают игольчатые и даже болезненные мурашки.

Я уже десять минут стою на сцене одного из Бродвейских театров. Огромный зал переполнен пустыми креслами, но в центре первого ряда восседают спонсоры многомиллионных проектов, критики, постановщики и хореографы популярных постановок. Все, как один: с сосредоточенными выражениями лиц, придирчивыми и скользящими взорами. Чувствую себя я не очень комфортно. Наверное, как Дженифер Лоуренс, которая упала на лестнице премии «Оскар», поднимаясь на сцену за заслуженной и долгожданной наградой.

Самый большой страх любого творческого человека — быть непонятым, неуслышанным и оцененным ниже того уровня, на котором он сам себя представляет. Поскольку я посвятила вокалу огромную часть своей жизни, мне будет трудно услышать роковое «простите, но вы не дотягиваете». Это хуже удара под дых для моей внутренней певчей птички.