17 августа Вильгельм вместе с Эйленбургом в Байрейте, на представление «Мейстерзингера». Кайзер был одет в форму артиллериста. К сожалению, нет сведений о том, какой мундир он выбрал для «Парсифаля». 24 августа состоялась беседа между дядей Вильгельма, великим герцогом Баденским, и Гогенлоэ. Обсуждали непростые отношения между кайзером и канцлером. «Надо быть готовым к тому, что канцлера отправят в отставку. Но кто будет его преемником? Кайзер, возможно, думает, что он сам способен управлять внешней политикой, но это очень опасное заблуждение».

Многие с тревогой отмечали резкие повороты в мыслях и взглядах молодого кайзера, порой называя его Вильгельмом Неожиданным. На музыкальном вечере 12 декабря в Ракушечном зале Нового Дворца кайзер сел рядом с Гогенлоэ и говорил без остановки. Изумленный Гогенлоэ выслушал пересказ недавней речи кайзера во Франкфурте-на-Майне, лекцию о преимуществах гидроэнергетики, особенно для мелких ремесленников, планы устройства амбразур в Берлинском замке с целью предотвращения захвата власти социал-демократами. Далее, не делая паузы, Вильгельм перешел к обсуждению вопроса о том, как должен выглядеть памятник деду — он предпочитает конную скульптуру, а другие предлагают построить пышный мавзолей. Что выбрать? «Мой отец, наверное, был бы за мавзолей, да еще со всякими причиндалами вокруг — он любил произвести впечатление, для деда такое не подходит».

Эйленбург становился все более частым гостем на Вильгельмштрассе. Близость к Вильгельму делала его незаменимым советчиком Герберта Бисмарка, Кидерлен-Вехтера, Линдау и Гольштейна. Он взял на себя роль своеобразного амортизатора, смягчавшего столкновения различных лиц и групп в окружении кайзера. А таких столкновений хватало. 10 октября, ожидая аудиенции у кайзера, он столкнулся с выходящим из кабинета Вильгельма Бисмарком. Разговорились и выяснили, что на этот раз имеют общих противников — адъютантов Вильгельма, чьи грубые шутки так нравились кайзеру. Эти ничтожества приобрели большое влияние при дворе. Выросло и влияние супруги кайзера, Доны. Поначалу Вильгельм громко сетовал на то, как его стесняют узы брака, но, как писал Эйленбург, «тихой сапой она обычно добивалась своего».

27 октября Вильгельм отправился в Афины на свадьбу своей сестры Софии: она выходила замуж за наследника греческого престола. В гавань Пирея его корабль вошел под адмиральским штандартом королевского морского флота Великобритании. Слегка оправившись от шока, капитан стоявшего на рейде английского корабля Марк Керр счел за благо соблюсти этикет и прибыть для доклада к старшему по чину — в данном случае к германскому кайзеру. Принц Уэльский одобрил решение капитана. Английские офицеры были поражены памятью Вильгельма: он обнаружил доскональное знание тонкостей английского морского устава и технических характеристик двигателей самых последних моделей. Он предложил тост за Нельсона и Хоу. «Это от чистого сердца!» — заверил капитана Герберт Бисмарк.

Было решено продолжить путешествие и посетить Блистательную Порту, на территории которой еще не бывал ни один монарх-христианин. 31 октября кайзер со свитой прибыл в Стамбул и остановился в шале «Киоск». Гостеприимные хозяева сбились с ног, устраивая приезжих, — мест в шале не хватало. Недипломатично повел себя Герберт Бисмарк: бокалы для шампанского показались ему слишком маленькими, и он громко потребовал другие — побольше. Оказавшийся в свите кайзера Паултни Бигелоу отозвался о нем достаточно красноречиво: «Потрясающий обжора и пьяница! Притом я никогда не видел его пьяным. Трезвым, впрочем, тоже». Вильгельм несколько раз прошелся по адресу России и пообещал султану помочь, если русские вознамерятся захватить проливы. Миссия оказалась успешной, положив начало длительному — более чем на четверть века — периоду тесных германо-турецких связей.

К вопросу об обжорстве: Эйленбург, часто посещавший Бисмарка у него дома, был поражен обилием пищи, поглощаемой за обедом. На стол подавались гусиная печенка, копченая рыба всех сортов и видов, отбивные, бифштексы, овощи и, конечно, портвейн. Гость должен был отведать каждое блюдо и обязательно похвалить печенку — Бисмарк считал ее единственным средством против своего хронического несварения желудка. Дворецкий брал со стола куски мяса, резал их помельче и кидал бродящим вокруг овчаркам. Иоганна как-то попеняла супругу за то, что он слишком налегает на гусиную печенку. Тот ответил ей что-то на латыни; она не поняла, он выразил ту же мысль в вольном переводе на немецкий: «Что я съел, так или иначе останется; что я свершил — канет в забвение».

Бисмарк говорил Эйленбургу о надеждах, которые он возлагает на сына, Герберта, надеялся, что тот унаследует от него пост канцлера: «Я передал ему весь свой опыт. Никому иному. Кайзер расположен к нему, и это хорошо — не в последнюю очередь для самого кайзера, если он хочет удержать престол». Данная им характеристика кайзера звучала двусмысленно: «Он верит в Бога, верит в судьбу, и это позволяет ему отдаться на волю высших сил, хотя эти силы всегда вносят в нашу жизнь элемент трагедии». Бисмарк заметил, что ему нравится, когда вокруг него реликвии дома Гогенцоллернов, и раздумчиво произнес: «Каким путем пойдет император, когда полностью созреет? Он ведь еще так молод, даже моложе своих лет».

Эйленбург сделал вывод: кайзер и канцлер имеют каждый свое представление о том, куда следует направить государственный корабль, и эти представления достаточно противоположны. Долгие периоды отсутствия Бисмарка в столице лишь усугубляли конфликт. Канцлер проводил время во Фридрихсру, близ Гамбурга, либо в померанском Варцине. Важные государственные документы скапливались в огромном количестве, текущими делами занимался Герберт. По мнению Бисмарка, кайзер был слишком молод. Вильгельм считал, что канцлер слишком стар. Он даже подозревал, что Бисмарк впадает в старческий маразм вследствие невоздержанности в употреблении горячительных напитков. Свою лепту внес и обер-гофмаршал двора фон Либенау, который снабжал кайзера всякими пикантными подробностями об образе жизни канцлера. По мнению Эйленбурга, этот царедворец и был главным виновником «раскола, который отравляет жизнь нашей страны». Либенау метил на должность посла и понимал, что Бисмарк ему не позволит занять такой пост. Изобретение и распространение сплетен было единственным, но надежным оружием Либенау.

Вальдерзее все больше раздражала расточительность нового монарха, противоречившая прусским ценностям и традициям. Новая королевская яхта — четыре миллиона марок, новый архитектурный шедевр одного из любимых зодчих Вильгельма (скорее всего это был Ине) — еще два, и все за государственный счет! В начале октября предстоит принимать с ответным визитом российского императора, а кайзер уже опять собрался куда-то — и все расходы, расходы, пенял Вальдерзее. Бисмарк не протестовал, очевидно, не желая раздражать монарха. Вальдерзее дал волю чувствам в дневнике: