— Есть доказательства? — глухо спросил Макс.

— Весьма условные.

Вересов вопросительно посмотрел на директора.

Тот тяжело вздохнул и сказал:

— Есть запись с камеры видеонаблюдения. Вы можете с ней ознакомиться за моим компьютером, — Виктор Иванович встал с кресла, уступая Вересову место. — Только вы учтите, что там нет звука. И все можно истолковать двояко. Потому я не принимал бы в расчет эту пленку. Садитесь, смотрите.

Максим сел и стал смотреть.

Кирилл, сидящий на подоконнике. Подошла Мара. Кирилл спрыгнул к ней, она прислонилась спиной к стене, кажется, слушала, что-то говорила сама. Потом приблизилась к нему, положила руку на плечо, он ее сбросил, она улыбнулась и потрепала его волосы.

Макс напрягся.

Лица сына он не видел, камера была за его спиной. Он видел лишь, как он взял Мару за руки, притянул к себе и поцеловал. Наверняка, поцеловал. Это выглядело именно, как поцелуй, и ничто иное.

Кирилл убежал. Мара осталась стоять посреди коридора. Потом тоже пошла в сторону лестницы и исчезла из кадра. Пустой коридор. Запись закончилась.

Что произошло за те два дня, что его не было? Как это могло произойти?

Вересов еще какое-то время сидел перед монитором, пытаясь разобраться в собственных мыслях и чувствах. И понимал, что и для него все, что он только что увидел — весьма условно. До тех пор, пока он не поговорит с сыном и Марой. Максим молча поднялся.

— Могу я узнать, что вы предприняли?

— Ну, во-первых, Стрельникова написала заявление об уходе по собственному желанию. С ее стороны это было разумно. Она, конечно, все отрицает. А Кирилл настаивает на том, что говорит правду. Признаться, о пленке он первый и упомянул. Но ее уходом и она, и ваш сын ограждены от общения, которое могло бы быть болезненным для обоих. Во-вторых, с мальчиком работает школьный психолог. В-третьих, хочу предупредить, что, даже если вы решите писать заявление в милицию, на что, конечно, имеете право, то мы не уверены в том, что эту пленку вообще возможно рассматривать как доказательство чего-то… такого. Мы осторожно разговариваем с детьми. Ну… так, чтобы они не поняли, что к чему. Стрельникова ни в чем подобном замечена не была. Она и так уже ушла из гимназии… А наша репутация, как вы сами понимаете, может пострадать от подобного разбирательства. Даже если Стрельникова невиновна.

— Заявления не будет.

Виктор Иванович вздрогнул. Перевел взгляд на родителя. И кивнул.

— Разумное решение, Максим Олегович. Очень разумное. И… поговорите с сыном… Никто не заинтересован в том, чтобы ломать ему жизнь, вы же понимаете.

— Благодарю вас, Виктор Иванович, за понимание.

Вересов кивнул и вышел из кабинета.

Для себя он решил, что сначала поговорит с сыном. К тому же тот оказался в школе — отрабатывал биологию за прогулы. С занятия дергать не стал. Стоял и ждал в коридоре. Пытался проанализировать случившееся, но выходило плохо. Это не чужой бракоразводный процесс. Это собственный сын и женщина, которую он любит.

Звонок раздался минут через пятнадцать-двадцать его одинокого ожидания. Дверь открылась, из кабинета пулей вылетели несколько человек. Кирилл шел последним.

Увидев отца, он замер на пороге.

— Вересов, пропусти, — раздалось за его спиной, он посторонился. Вышла учительница, закрыла на ключ кабинет и пошла по коридору прочь. Больше никого поблизости не было — уроки даже у второй смены уже окончились.

Кирилл остался у двери. И молчал.

— Так и будешь там стоять? — поинтересовался отец.

— Нет, — сказал Кирилл. Отлепился от двери, приблизился к Максу. Снова остановился. — Привет. Как добрался?

— Здравствуй, Кирилл. Добрался быстро. А ты как здесь?

— По-разному. Ты у Гусева был? Что он тебе сказал?

— А ты сам ничего не хочешь мне сказать? — Макс посмотрел сыну прямо в глаза.

— Хочу, — спокойно ответил Кирилл. — Она — проститутка. Настоящая. Ей пофигу, перед кем ноги раздвигать. Перед тобой, передо мной. Или перед информатиком!

— Ты соображаешь, что говоришь? — в карманах пальто Максим крепко сжал руки в кулаки.

— Да. И еще я ее люблю. А она спит с тобой.

Все сразу встало на свои места.

— Так что же в действительности произошло во вторник? — спросил Макс.

— Она меня хотела. Я ее поцеловал. Вот, что произошло во вторник. Ты думаешь, что-то другое?

Макс зло усмехнулся.

— Думаю. Почти уверен. Она выбрала не тебя. И ты совершил подлость. Совершил ее из мести. И это подлость вдвойне, если ты действительно ее любишь.

— Может быть, ее любишь ты? Ты вообще кого-нибудь любишь? Столько баб вокруг, а ты трахал ее!

Ответом ему стал тяжелый кулак отца, направленный в челюсть. Кирилл свалился на пол, схватившись за подбородок. Зло вскинул голову и посмотрел прямо на Максима. Перед глазами должны были летать звездочки и огоньки. Но силуэт Вересова-старшего обрисовался ясно и четко.

— Если хочешь, — выдохнул он, — можешь еще ударить. Здесь камеры везде натыканы. Это будет разборка года. Адвоката Максима Вересова лишили родительских прав за избиение собственного сына.

— Ну попробуй. Только учти, что я тебе не молоденькая неопытная учительница, — глядя на Кирилла сверху вниз, спокойно проговорил Макс. — Знаешь, я никогда не считал тебя дураком, но теперь сильно сомневаюсь, прав ли я был. Впрочем, читать нотации я тебе все равно не стану. Либо ты все поймешь сам, либо никогда ничего не поймешь, — Максим развернулся и пошел прочь из школы.

Дорога в Бровары казалась бесконечной. И это бесило.

О Кирилле не думал. Несмотря на то, что именно из-за этого все и произошло — из-за того, что почти никогда не думал о сыне. Шестнадцать лет они друг другу не мешали. Пока Кирилл был маленьким, им больше занималась бабушка. Когда он подрос, у них нашлись общие интересы, благодаря которым можно было неплохо провести вместе выходные. И обоих это устраивало. Вересов-старший зарабатывал, Вересов-младший продолжал взрослеть. Но ударная волна его гормонального взрыва сбила с ног и сына, и отца.

И все же о Кирилле не думал. Думал