– Ты не хочешь сказать, что ты поверила, будто он вызвал тайфун из глубин Индийского Океана?

– Конечно, поверила! Мне так хотелось в это верить! Карл меня потряс – я никогда не встречала такого человека, как он. Дело не в том, что он был молодой и красивый, я уже повидала за эти годы и молодых, и красивых. Нет, главное – он был особенный, не такой, как все.

– Ты хочешь сказать, что ты всех уже знала?

– Не всех, но многих. За время своих скитаний по свету я успела завести и завершить несколько коротких романов, от которых у меня остался довольно противный осадок. Даже и тогда у меня был очередной друг, который время от времени требовал, чтобы я перестала летать и вышла за него замуж. Но я не соглашалась, – у меня было предчувствие, что я еще встречу своего принца.

– И Карл оказался твоим принцем?

Задавая эти вопросы неестественно равнодушным голосом, Ури ни разу даже мельком не глянул на Инге, а сосредоточенно всматривался в заоконную панораму, хоть там давно уже стало совершенно темно. Несмотря на то, что Инге была готова к такой реакции, она слегка испугалась, что переборщила в своем описании Карла, но назад дороги уже не было. Что ж, если некуда отступать, остается только смелее идти в атаку:

– Во всяком случае, я думала тогда, что он – мой принц. И я считала так много лет, хотя мне пришлось внести большие поправки в первоначальный образ принца.

– А тебя не тревожила мысль, что этот Карл просто морочит тебе голову, чтобы завлечь тебя на одну ночь, а потом забыть навсегда? Подумай сама: хорошенькая молоденькая стюардесса, готовая по первому зову пойти к нему в номер!

– Может, он сперва так и думал, но я-то твердо решила, что этого не будет.

– Что значит «решила?» В кандалы ты его заковала, что ли?

– Зачем в кандалы? Я хоть и не была тогда настоящей ведьмой, но кое-какими секретами этого мастерства я уже владела. Впрочем, оказалось, что он меня в конце концов все равно обвел вокруг пальца, но это уже другой рассказ. А тогда, ты не поверишь, но я с первой минуты знала, что это всерьез и надолго. И так оно и было. После той первой ночи в Бомбее я построила всю свою жизнь вокруг Карла: я верила всему, что он говорил, и, нарушая все графики, старалась летать туда, куда летал он.

– То есть ты с ним не жила, ты с ним летала?

– Да, каждая наша встреча была праздником. Он внушил мне, что для любви нет ничего страшней обыденности. И я не просто летала в чужие страны, я летала на свидания с Карлом.

– А он что, часто летал?

Инге почувствовала, что она ступила на тонкий лед и осторожно-осторожно пошла по кромке правды:

– Да, довольно часто. Он тогда еще не рассорился со всем миром, и у него было полно приглашений. Он всегда летал без жены, а я летела за ним в Сингапур или в Гонконг или в другой экзотический город, а там менялась с кем-нибудь или сказывалась больной и оставалась с ним. И была счастлива. Когда его начали реже приглашать на Дальний Восток, я опять вернулась в «Люфтганзу», но в наших отношениях к тому времени появилась трещинка – сначала маленькая, почти незаметная, но она стала все расти, все расширяться... А потом заболела мама, мне пришлось вернуться домой. Потом, перед самой маминой смертью, с отцом случился удар и его парализовало – и все кончилось. Не только Карл, а вообще вся моя прежняя жизнь. И тогда я перегрызла зубами свою тоску по Карлу и свою ностальгию по полетам и стала ведьмой.

Она засмеялась, приглашая Ури разделить с ней шутку:

– Чтобы летать хоть на помеле.

Но Ури молчал, и Инге стало совсем неуютно. Кто его знает, может, она вообще напрасно затеяла этот разговор? Но после спектакля в деревне Ури стал слишком часто задавать вопросы о Карле – и всегда непросто, а с подвохом, с подначкой, будто пытаясь ее на чем-то поймать. Инге иногда казалось, что зловещая тень Карла бродит где-то поблизости, – она не сомневалась, что с него вполне станется сторожить ее даже издали, даже когда она ему уже не нужна. А если он хотел разрушить ее хрупкую связь с Ури, у нее как бы не было другого выхода – ей нужно было вызвать Ури на прямой разговор, чтобы пригасить сокрушительные волны недоверия, возникающие между ними каждый раз, как произносилось имя «Карл». Сделать это было непросто, учитывая, что она могла рассказать только часть правды и что имя «Карл» стало произноситься последнее время все чаще и чаще.

Инге на секунду закрыла глаза, стряхивая с себя гипноз собственного рассказа. Карл ушел в прошлое, он, слава Богу, пропал, исчез, провалился в тартарары, а Ури был здесь, рядом, она каждой клеточкой своего тела жаждала коснуться его, прильнуть к нему, не дать ему ускользнуть. Она отстегнула ремень и, перегнувшись через сиденье, поцеловала Ури в нежную точку, где шея соединяется с ухом:

– Бог с ним, с Карлом. На мой сегодняшний вкус ты гораздо больше подходишь на роль принца, дорогой мой парашютист.

По ветровому стеклу внезапно забарабанили крупные дождевые капли.

– Вот тебе и бабье лето, – улыбнулся Ури, включая дворники, и на миг ответно прижался щекой к ее лицу. Инге со вздохом облегчения откинулась на спинку сиденья – на этот раз, кажется, пронесло.

Я включил телевизор и пошел наливать себе бобовый суп со шпиком, который мамка сварила перед уходом. Я не мог вспомнить, ушла она в «Губертус» помогать Эльзе или уехала в город к тете Луизе, но суп был еще теплый, так что я не стал его греть – если его и подогреть, он все равно вкуснее не будет. Есть, однако, хотелось сильно, а ничего другого не было ни в холодильнике, ни на плите, так что я налил себе полную салатницу супа и поставил ее на столик перед телевизором: хорошо, когда мамки нет дома, – я могу есть из чего угодно и где угодно! Я стал хлебать суп и искать в телевизоре что-нибудь интересное, но ничего интересного не было: по одной программе показывали спорт, по другой – викторину. Я терпеть не могу спорт и викторину – зачем мне смотреть на других, какие они ловкие и умные, если я такой идиот?

Я поискал еще, нашел новости про какую-то войну – я эти войны уже не различаю, у них каждый день какая-нибудь новая война – и скучный фильм про двух учительниц. Я люблю такие фильмы, чтобы кто-нибудь кого-нибудь убил, но не на войне, а в обычной жизни, на войне неинтересно. Но учительницы все говорили, говорили, говорили и никого не собирались убивать, так что я снова переключил программу. Там показывали кино про домашних животных, какие они друзья человека – сперва про кошек и собак, потом про лошадей, а потом про свиней. Свиньи в телевизоре были чистые и симпатичные, но ни одна не могла сравниться с моим другом Гансом.

Как только я подумал про Ганса, я тут же вспомнил, что обещал фрау Инге приехать вечером покормить свиней. Я вскочил с дивана и опрокинул салатницу с супом. Как же это я, – пообещал и забыл? Правильно говорит мамка, что у меня не голова, а дырявая корзина! А ведь фрау Инге пообещала мне за это отгул в День Охотника! Я стал быстро вытирать пол и искать свою куртку, которая, как назло, исчезла, будто сквозь землю провалилась. Я глянул на часы: было почти полдевятого – значит, я опоздал уже на полтора часа, а ведь надо еще доехать! Я порылся в шкафу. Мамкиного пальто там не было, – значит, она уехала в город к тете Луизе и мне можно взять ее куртку, потому что она сегодня вряд ли вернется.