– Ну покажи тете, как ты ходишь, покажи!

– Что вы делаете? – Ножки стула визгливо скребанули пол. – Господи, что это?

– Это детский церебральный паралич, – четко, почти по слогам выговаривает Таня и поднимает подползшую дочь. – Ей уже три года… А потом будет тридцать три, и я все так же буду носить ее на руках. Порхать. Срывать цветы удовольствий.

– Как же это? Отчего? – растерянно бормочет гостья и чудится, что она готова расплакаться.

Пожав плечами, Таня отвечает почти равнодушно:

– Родовая травма. С каждой могло случиться. Многие оставляют таких детей в роддоме.

– А отец? – женщина краснеет от неловкости за прямолинейный вопрос, но Таня понимает, что ей очень важно узнать. – Это же не Игоря… Нет?

– Нет. Он бросил нас, – легко признается Таня и относит девочку в постель.

Пока никто не видит, она быстро, виновато целует горячее мокрое личико и шепчет в ушко:

– Спи, солнышко… Я люблю тебя. Больше всех на свете люблю! Прости меня, пожалуйста.

Вернувшись, она застает жену Игоря в прежней позе за столом. Но пальцы ее, теребящие пачку, уже не кажутся самодовольно-заносчивыми.

– И что же нам делать, Таня? – спрашивает она негромко и глядит устало. – Ведь невозможно так жить дальше? Это унизительно… Больно…

– Больно, – отзывается Таня и садится напротив.

Наползающая ночь не сулит им сегодня покоя и ухода от суеты. Ни в этот свой приход, ни в один из многих последующих».

* * *

В то, что произошло этим утром, мне и самой потом трудно было поверить. Все вдруг перевернулось с ног на голову, все наши версии рассыпались прахом… Картина преступления, которую мы только-только составили, развалилась мелкими пазлами.

Ладно хоть не пришлось составлять новую, потому что убийца сам заявил о своей вине. И это оказался не Денис…

Артуру опять пришлось будить меня: осенью я готова впасть в спячку, как медведица. Недавно он просветил меня, что ученые называют это гибернацией. Хотя, будь моя воля, я выбрала бы анабиоз, при котором настолько снижается жизнедеятельность, что ее можно обнаружить только специальной аппаратурой.

Одному японцу (уже не помню, как его зовут) это удалось блестяще: он потерялся в горах и провел там чуть ли не месяц без воды и еды. Спасло его то, что он как раз и впал в анабиоз. Его организм погрузился в спячку настолько глубокую, что даже пульс пропал, а температура тела опустилась до двадцати с небольшим градусов. Этого удивительного человека спасли, а когда привели в чувство, то выяснилось, что его мозг нисколько не пострадал. По крайней мере, в овощ он не превратился!

А я порой чувствую себя полным овощем, сползая с кровати. Но кофе оживляет мой мозг безотказно, так что я еще не потеряна для общества. На этот раз Артур опять принес мне его прямо в постель, дождался, когда я сделаю пару глотков, и тогда выпалил то, что просто жгло его изнутри:

– Вечером старший Харитонов позвонил в Комитет и попросил, чтобы прямо с утра я приехал к нему домой. Чувствую, нас ждет приятный сюрприз!

Я не стала напоминать, что примерно так он говорил и накануне, однако сюрприз, который нам подкинул Денис, приятным трудно было назвать. Неужели Виталий Сергеевич решил сообщить нам, где прячется его сын? Или Денис тупо сидит дома? Но уже вспомнилось, что вчера Артур первым делом отправил наряд домой к Харитоновым, и там младшего из дрессировщиков не оказалось. Виталий Сергеевич дал им ключи, чтобы не ломали дверь.

Не могу сказать, что известие, которое с таким ликованием сообщил Артур, откликнулось во мне радостью… Нет, разумеется, для нас это было идеальным исходом дела! Но то, что отец сдает своего ребенка… Пусть даже взрослого. Пусть даже убийцу… С точки зрения гражданского долга Виталий Харитонов был прав абсолютно. Но что-то мешало мне восхищаться его честностью. Мама спасала бы меня до последнего вздоха, даже если б я была исчадием ада… Как она плакала, когда мы вместе пересматривали «Овода» (об Артуре!), и трясущимися губами твердила, что ради меня пошла бы на все. И я не сомневалась в этом, хоть и не собиралась подвергать ее веру испытанию…

За окном просветлело и, похоже, похолодало. По нежной голубизне неба плыли золотистые лошади и морские коньки. Почему-то все наводило меня на мысль о скачках… Неужели всерьез хотелось, чтобы Денис сбежал от нас? От отца, от Миры, ото всех, предавших его… Как юный Овод.

Пришлось напомнить себе, что сравнение некорректно: Артур Бертон в девятнадцать лет был невинен, как дитя, а Денис убил не только ублюдочного Мишу Венгра, которого мне не было жаль ни капли, но и Анну Эдуардовну, повинную лишь в том, что ее организм бурно реагировал на кошачий запах. Он сделал это, спасая свою шкуру, за что его жалеть?

Вот удивительно, Овода в советском фильме сыграл однофамилец Дениса – Андрей Харитонов! Невероятный артист… С его лицом, с этими кричащими от боли глазами ему Христа играть бы… Или Иешуа в булгаковской истории. Не довелось.

Преследуют ли актеров перед смертью несыгранные роли? Писателей – ненаписанные книги? Сыщиков – нераскрытые дела? Женщин – нерожденные дети? О чем жалела мама, умирая на площадке нашего подъезда? Или в момент перехода сожаления и мысли покинули ее тело вместе с кровью, вытекающей из раны? Когда-нибудь каждый из нас наверняка узнает, что происходит. Только ни с кем не сможет этим знанием поделиться, вот что обидно…

На этот раз мы перекусили наспех, наслаждаться было некогда. По дороге Артур вызвал оперативников на возможное задержание, а те наверняка прихватят пару крепких полицейских. Да и тигры вряд ли бродили по квартире Харитоновых, поэтому никакого беспокойства я не испытывала. Но настроение все равно никак не улучшалось, хотя в солнечную погоду оно обычно восстанавливается само собой. Артур тоже притих и включил радио. Ему всегда удавалось каким-то образом угадывать, что у меня на душе…

За окном машины пронеслись светлоликие особняки нашего поселка и чеховские домики с мезонинами, которые беспощадное время один за другим стирало с лица земли. Потом мы влились в железный поток на Ярославке, но у нас было преимущество перед медленно ползущими в пробке: Артур выхлопотал себе право ездить по автобусной полосе, и мы гордо неслись к Москве, обгоняя всех.

Садовое кольцо приняло нас, оживленно змеясь, и мы просто долетели до Баррикадной, где в одной из знаменитых сталинских высоток жили Харитоновы. Я поинтересовалась, на каком этаже их квартира,