– Перестань бороться со мной, Мира. Перестань бороться с судьбой.

Я извиваюсь в два раза отчаяннее. В три раза. Я пинаюсь, размахиваю руками и пытаюсь вырваться, а потом… я падаю. Мы вместе валимся на тонкий слой обледенелого снега. Раздается треск. Он падает на меня. Тяжелый, твердый. Пусть слезет. Сейчас же!

– Перестань бороться со мной! – вскрикивает он.

Я кричу и, собравшись с последними силами, перекатываюсь на бок. Что-то острое впивается мне в бицепс. Я кричу так, что в машине могут полопаться стекла. Джош ослабляет хватку, но боль продолжает электрическим разрядом бить меня по руке. За ней следует жар: влажный огонь, пульсирующий в такт с моим сердцем. Я подтягиваю целую руку к ране. Рукав у меня намок. Снег или кровь?

Побелевшее лицо Джоша говорит мне, что это не только снег.

– Мира, – выдыхает он.

Я пинаю его между ног. Раз. Потом другой. Он падает на колени, и я снова его пинаю, на сей раз в район лица. Рука разрывается болью от плеча до кончиков пальцев. Ладонь намокла. В снег падают темные брызги.

Я тянусь к упавшему в снег ножу. Пальцы у меня скользкие от крови, но я все равно хватаю рукоятку. Она холоднее льда, и боль… ох, боже, от этой боли меня тошнит и темнеет в глазах. Она прокатывается по всему телу ярко-кислотными волнами, и с каждым ударом пульса перед глазами рассыпаются звезды. Джош хватает меня за ногу, и я падаю, приземляясь коленями в снег. Боль колет меня с новой силой, словно меня опять ранили.

Зрение мутнеет, мир вокруг становится серым. Но я не упаду в обморок. Нет, ни за что. Я пинаю обеими ногами и попадаю ему в челюсть каблуком правого ботинка. Он валится навзничь и соскальзывает на пару метров вниз.

Беги. Беги прямо сейчас. И беги быстро.

Пока Джош стонет на земле, я отползаю в сторону. Поднимаюсь на ноги, не обращая внимания на пульсирующую боль в ране, хотя от этого лихорадочного, мучительного ритма у меня темнеет в глазах. Я бреду, волоча ноги, – все вверх, и вверх, и вверх, так быстро, как только могу.

Джош все еще стонет. Я слышу, как он ворочается в снегу. Но он не встает. Еще нет. Напрягая все существующие и несуществующие мускулы, я волочу себя шаг за шагом, пока не оказываюсь у заграждения. Я перелезаю на другую сторону. Пока я бреду по своим же следам обратно к машине, в снег падают темные капли. Я плачу, громко всхлипывая.

Кайла исчезла, но на середине дороги меня встречает Харпер. Брекен идет за ней, и по ним видно, что они меня искали.

И еще заметно, что Харпер в полном ужасе.

Я дышу быстро и прерывисто. Нож падает в снег: мрачное пятно алого на фоне безупречной белизны. Харпер переводит взгляд с окровавленного лезвия на мое лицо.

Она поднимает лопату.

Двадцать девять

– Не подходи! – говорит она.

– Харпер, нет…

Я едва могу говорить: от боли и быстрой ходьбы я запыхалась, и меня почти не слышно.

– Джош… это Джош… без костылей. И письма.

– Где Кайла? – спрашивает она. – Где Джош?

С трудом справляясь с тошнотой и головокружением, я жестом показываю на склон.

– Там. Внизу.

Но Кайлы там нет. Она исчезла. Господи, почему она стала помогать Джошу? Как она могла? И когда? Нет. На бензоколонке. Я помню, что они разговаривали. Они были совсем одни, и ей было плохо. Совсем плохо. Но потом стало лучше. Наверно, он тогда дал ей таблетку или две. А потом еще, в баре. Он тащил ее с собой, потому что знал, что ради таблеток она пойдет на что угодно.

Он так запланировал.

– Ты их толкнула? – спрашивает Брекен. – Боже, Мира, что ты сделала?

Я отчаянно трясу головой. Слишком отчаянно. Головокружение пригибает меня к земле, и я упираюсь здоровой ладонью в ногу. Харпер крепче хватается за лопату.

– Письма, – выдыхаю я. – Посмотрите на письма. В багажнике.

Я слышу быстрые шаги Брекена: он возвращается в машину. Я выпрямляюсь и делаю нетвердый шаг. Харпер предупреждающе взмахивает лопатой.

– Я сказала, не подходи!

– Письма… – еле выдыхаю я. – Он… следил за мной. Несколько месяцев. Кайла ему помогала.

Я слышу откуда-то издалека звук рвущейся бумаги. Брекен либо вскрывает конверты, либо рвет их на клочки. Сердце пытается выпрыгнуть у меня из груди. Тук, тук, тук – стучится оно в ране. Я шатаюсь, и Харпер испуганно взвизгивает.

– Назад!

– Харпер, беги!

Это Джош. Он говорит ей бежать. Вся похолодев, я медленно поворачиваюсь. У меня кружится голова. Как он так быстро добежал? Джош нашел один из костылей и опять хромает. Из разбитой губы сочится кровь. Это что, я? Это я его ударила? Жаль, что так мало.

– Не подходи к ней, Харпер, – хрипит Джош.

Черт, он очень убедителен.

– Она толкнула нас. Меня и Кайлу. Кайла поранилась, мы должны ей помочь.

– Нет. – Я отчаянно мотаю головой. – Это неправда.

– Ей нужно помочь. – Джош волочит ноги, морщась от боли.

Если бы я не видела его раньше своими глазами, то легко бы поверила. Если бы не видела, как он сбегает с горы. И бежит за мной.

– Где она? – спрашивает Харпер.

– Внизу ее нет, – отвечаю я.

– Мира напала на меня, – плачет Джош. – У нее был нож. И до сих пор, наверное, он у нее.

– Боже…

Харпер смотрит на багровое пятно в снегу.

– Он врет! – кричу я.

Он совсем рядом. Я попала в ловушку: с одной стороны Харпер с лопатой, с другой – Джош со своей ложью.

Меня охватывает новая волна паники. Где Брекен? Потому что до Харпер уже не достучаться: я вижу то же осознание в чертах Джоша. Он воспользуется ее тревогой. Ее добротой. Он составляет новый план прямо сейчас.

– Мы должны помочь Кайле, – говорит Джош.

Он внимательно осматривает землю. Боже. Нож. У его ног.

– Не подходи! – говорит Харпер.

Джош перестарался, и теперь она боится нас обоих. Она машет лопатой в нашу сторону. Джош поднимает руку, печально вздернув брови.

– Я тебя не трону, – говорит он. – Я хочу тебя защитить. Не подходи к ней, Харпер.

Он негромко стонет, словно у него болит колено, и переносит вес на другую ногу. Я вижу его движения словно в замедленной съемке. Я знаю, что он делает: пытается дотянуться до ножа.

Я бросаюсь вперед, но снег тут глубже, чем я думала. У меня застревает нога, и