— Уже нет, — ответил Иоэль. — Быть может, вы уделите мне десять минут?

— Пять, — пошел на компромисс старик. — Пожалуйста. Начинай. Я весь внимание.

С этими словами он повернулся и быстро вошел в полутемный птичник, заставив Иоэля почти бегом последовать за ним. Старик переходил от одного насеста к другому и регулировал краны, с помощью которых наполнялись железные корыта, протянувшиеся вдоль всего птичника. Глухое кудахтанье, подобное бойкой болтовне сплетников, висело в воздухе, полном резких запахов помета, перьев и кормовой смеси.

— Говори, — велел старик. — Но покороче.

— Значит, так, мой господин… Я пришел сообщить, что ваш сын отправился в Бангкок вместо меня. Это я должен был ехать, но отказался. И вашего сына послали вместо меня.

— Ну и что? — произнес старик без всякого удивления, не прекращая решительно и деятельно перемещаться по птичнику.

— Можно, по-видимому, сказать, что я в какой-то мере ответственен за несчастье. Ответственен, хотя, разумеется, не виновен.

— Ну что ж, очень мило с твоей стороны сказать об этом, — проговорил старик, продолжая носиться по закоулкам птичника, по временам исчезая и появляясь в самых неожиданных местах, так что Иоэль почти заподозрил существование тайных подземных переходов между клетками.

— Я отказался поехать, верно, — Иоэль словно продолжал вести спор, — но если бы это зависело от меня, то и ваш сын остался бы дома. Я бы его не послал. Я бы никого не послал. Было там что-то такое, что с самого начала мне не нравилось. Неважно. Правда в том, что мне до сих пор неясно, что же там случилось на самом деле.

— Что случилось? Что случилось… Убили его. Вот что случилось. Убили из револьвера. Пятью пулями. Подержи-ка здесь, пожалуйста.

Иоэль обеими руками придержал резиновый шланг в тех местах, на которые ему было указано. Старик молниеносным движением достал из-за пояса острый нож, проделал в шланге маленькую дырочку, быстро всунул туда поблескивающий металлический краник, заделал стыки и скользнул дальше. А Иоэль — за ним.

— Известно ли вам, — спросил Иоэль, — кто убил его?

— Кто убил? Ненавистники Израиля убили. А кто же еще? Поклонники греческой философии?

— Видите ли, — начал Иоэль, но в это мгновение старик исчез. Будто его и не было. Словно поглотила его земля, покрытая слоем куриного помета, от которого шел бьющий в нос, всепроникающий запах. Он стал искать старика в разных отсеках птичника, заглядывал под клетки, двигаясь все быстрее, почти бегом, озирался, путался в переходах, как в лабиринте, плутал. Наконец, отчаявшись, он позвал во весь голос:

— Господин Осташинский!

— Кажется, ваши пять минут уже истекли, — откликнулся старик, неожиданно возникший совсем рядом за маленькой стойкой из нержавеющей стали с мотком тонкой проволоки в руке.

— Я хочу, чтобы вы знали: это мне было поручено поехать, и сына вашего послали только потому, что я отказался.

— Это я уже слышал.

— Я бы туда вашего сына не послал. Я бы туда вообще никого не посылал.

— И это я уже слышал. Еще что-нибудь?

— Известно ли вам, мой господин, что вашему сыну обязаны жизнью все музыканты Израильского филармонического оркестра, которых собирались убить террористы? Позвольте рассказать, каким хорошим человеком был ваш сын, честным, мужественным.

— Ну и что? Нужны нам оркестры? Какой толк есть нам в оркестрах?

«Он сумасшедший, — решил про себя Иоэль, — тихо помешанный. Это очевидно. Да и я не лучше, раз явился сюда».

— Во всяком случае, я глубоко сочувствую вашему горю.

— Но ведь и он, на свой лад, был террористом. Если человек ищет смерти, своей собственной смерти, которая была бы ему по нраву, в конце концов, с течением времени он найдет ее. Что в этом особенного?

— Он был моим другом. Довольно близким. И я хотел бы сказать… Поскольку вы, если я правильно понял, довольно одиноки… не хотите ли побывать у нас? Погостить, пожить. Может быть, даже продолжительное время. Мы живем, я бы сказал, большой семьей… что-то вроде городского кибуца. Почти. И без труда могли бы — как бы лучше выразится? — принять вас в свою семью. Или я могу быть полезен чем-нибудь иным? Вам что-нибудь необходимо?

— Необходимо? Что мне необходимо? Очистить сердца наши — вот что нам необходимо. Но в этом деле не может быть ни помощников, ни принимающих помощь. Здесь каждый сам по себе.

— И все же я просил бы вас не отвечать отказом. Подумайте, есть ли что-нибудь такое, что можно сделать для вас, господин Осташинский?

Вновь животная хитреца мелкого хищника, барсука или куницы, мелькнула на грубо сработанном лице старика, и он словно подмигнул Иоэлю, как тогда, когда разглядывал на солнце мутную жидкость в пробирке:

— Ты приложил руку к смерти моего сына? И пришел сюда купить прощение? — Он направился к контрольному электрическому щиту у входа, двигаясь быстро и слегка петляя, словно ящерица, которая стремительно пересекает клочок открытого пространства, перебегая из тени в тень, и вдруг повернул ссохшуюся голову и пронзил взглядом торопливо идущего следом Иоэля: — Ну? И кто же?

Иоэль не понял.

— Ты сказал, что не посылал его. И спросил, что мне нужно. Так вот, мне нужно знать, кто послал.

— Пожалуйста, — с готовностью откликнулся Иоэль и, словно попирая ногами имя Божье, упиваясь местью или горя желанием свершить правосудие, повторил: — Пожалуйста. Да будет вам известно, Ирмиягу Кордоверо послал его. Наш Патрон. Глава нашей службы. Наш Учитель. Засекреченный, скрытый от всех, прославленный человек. Отец для всех нас. Мой брат. Он послал его.

Старик всплывал из-под стойки медленно, словно труп утопленника из глубины вод. И вместо ожидаемой Иоэлем благодарности, вместо прощения, которое, казалось ему, он только что заслужил, вместо приглашения на стакан чая в этом доме, окутанном очарованием детства, которого у него, Иоэля, никогда не было, на маленькой кухоньке, которая притягивала его, как Земля Обетованная, вместо распростертых объятий ему был нанесен сокрушительный удар. Удар, который в подсознании своем он предвидел, которого ожидал, на который даже надеялся. Старик вдруг взмыл над стойкой, словно увеличился в объеме, ощетинившийся, как разъяренная куница. Иоэль отпрянул, опасаясь плевка. Но его не последовало. Старик лишь бросил в лицо:

— Предатель!

И когда Иоэль повернулся, чтобы убраться восвояси, и направился к выходу, сдерживая шаг, хотя внутренне уже обратился в бегство, за его спиной снова раздался вопль, словно старик запустил в него камнем:

— Каин!

Ему нужно было обогнуть зачарованный дом и побыстрее добраться до автомобиля. Поэтому он ринулся через кусты, бывшие когда-то живой изгородью, одичавшие и разросшиеся. И тут же сомкнулась над ним косматая тьма, окружили его сплетающиеся, влажные заросли папоротника, и он, охваченный ужасом в этом замкнутом пространстве, стал топтать стебли, метаться, колотить по густой, мягкой, податливой листве, гнуть ветки. Он весь исцарапался, тяжело дышал, перепачкал одежду в пыли, нацеплял колючек, был облеплен сухими листьями. Ему чудилось, что он все глубже увязает в чем-то темно-зеленом, обволакивающем, мягком и плотном и борется с этим, раздираемый паникой и странным искусом не противиться погружению.