оказалась прощальной, – когда порядочность, любовь к ближнему и уважение к принципам справедливости и свободы позволят измученным людям перейти из ужасной эпохи, в которую нам приходится жить, в эпоху безмятежности и покоя. А до тех пор не сходите с пути, не опускайте руки, не впадайте в отчаяние!»[39] 4 апреля 1955 года, накануне своей отставки, Черчилль пригласил королеву и герцога Эдинбургского на беспрецедентный торжественный обед на Даунинг-стрит.

«Мне выпала честь, – заявил он, – провозгласить тост, который я с удовольствием произносил во время застолий в те годы, когда служил в чине младшего офицера кавалерии в период правления прабабушки Вашего Величества королевы Виктории».

«Никогда еще высочайшие обязанности, возложенные на британского монарха, не исполнялись с большим рвением, чем в блестящие первые годы правления Вашего Величества. Мы благодарим Господа за тот дар, который он нам ниспослал, и снова клянемся в преданности нашему общему благому делу и тому пути, по которому Вы, Ваше Величество, в свои молодые годы столь мудро нас ведете. – Затем он поднял бокал, чтобы в последний раз в должности премьер-министра произнести: – За королеву!»[40]

Через несколько дней, 7 апреля 1955 года, когда Черчилль садился в самолет, который должен был унести его в отпуск, полагавшийся после отставки (он планировал провести его с Клемми на Сицилии, занимаясь живописью), ему было передано письмо, написанное от руки королевой.

«Мой дорогой Уинстон, – писала она, – мне не нужно рассказывать вам, как глубоко я переживала вашу отставку в прошлый вторник и как сильно я скучаю и буду скучать по вашим советам и поддержке. Я полностью доверяю Энтони Идену и я знаю, что он приведет страну к великим достижениям, но было бы излишне делать вид, что он или кто-либо из его наследников на высшем посту в правительстве сможет когда-нибудь занять место, занимаемое моим первым премьер-министром, которому и мой муж, и я столь многим обязаны и за мудрое руководство которого в первые годы моего правления я всегда буду глубоко благодарна… Нам с мужем так понравился званый обед, который прошел в прошлый понедельник на Даунинг-стрит, 10, – никто из нас никогда его не забудет.

В 1955 году Уинстон Черчилль наблюдал за работой над новым портретом, который писал художник Бернард Хейлстоун. На этом портрете он изображен в парадном мундире лорда-смотрителя Пяти портов. Черчилль увидел в этой работе шанс выявить все минусы портрета Грэма Сазерленда. Но увы, новый портрет скорее выявлял его достоинства.

Мы желаем вам и леди Черчилль хорошо провести время на Сицилии и с нетерпением ждем встречи с вами по возвращении, как и частых встреч в будущем. С глубочайшей благодарностью за ваши огромные заслуги перед моей страной и мной, навсегда искренне ваша,

Елизавета R.»

В последующие дни Черчилль много раз читал и перечитывал это письмо, а вернувшись домой, спрятал его среди самых ценных вещей вместе с подписанной фотографией, которую подарила ему Елизавета, – на ней улыбающаяся королева направляется на церемонию открытия парламента в ноябре 1952 года. Он также организовал работу над новым портретом, который недавно заказал как обладатель старейшего воинского звания в Королевстве лорд-смотритель Пяти портов (древний союз южных гаваней Англии: Сэндвича, Дувра, Хита, Ромни и Гастингса). Обрадовавшись возможности избежать всех тех ошибок, которые, как он полагал, сделал Грэм Сазерленд, Черчилль тщательно проинструктировал художника Бернарда Хейлстоуна. Его следовало писать в полный рост, а не сидя; в полной парадной форме, а не в невыразительном «парламентском» костюме; картину следовало выполнить в сияющих ярких тонах, а не в «плоских» горчично-желтых; наконец, он должен был предстать человеком со счастливой улыбкой, а не со злобным оскалом… Как и следовало ожидать, портрет получился никудышным.

Елизавета и ее скаковые лошади

В 1953 году главные в Великобритании скачки, Эпсомское дерби, должны были состояться в субботу, 6 июня, через четыре дня после коронации. За день до священной церемонии коронации, то есть в понедельник, 1 июня, одна из фрейлин королевы заметила Ее Величеству, что она, наверное, очень волнуется. «Конечно волнуюсь, – ответила Елизавета. – Но я уверена, что Ореол все равно победит!»

21 апреля 1938 года. Король Георг VI и его дочери во время конной прогулки по Большому Виндзорскому парку в день 12-летия принцессы Елизаветы.

В раннем детстве королеве подарили пони, и так началась ее любовь к лошадям. Вскоре она стала опытной наездницей и быстро научилась в том числе сидеть в дамском седле в неустойчивой позе, которую впоследствии ей приходилось принимать во время военных парадов. Но только в 1942 году отец впервые отвез ее на конюшни Бекхэмптон в Мальборо-Даунс, где содержались королевские скаковые лошади. В первые годы войны скачки в Британии не прерывали, и той весной в королевских конюшнях к ним готовили двух очень привлекательных фаворитов – Сан-Чариота и Биг-Гейма; оба были выведены на королевских конных заводах. Принцессе разрешили сесть верхом на великолепного Биг-Гейма и погладить его. Позже она призналась, что до вечера не мыла руку, которой гладила фаворита.

Именно с лошадьми Елизавета II больше всего ощущала себя собой, а не королевой. Она могла забыть о своем положении до такой степени, что вскакивала, как и любой другой болельщик, кричала и размахивала руками, чтобы подбодрить фаворита. А всякий раз, когда «ее» лошадь побеждала, на лице королевы вспыхивала озорная восторженная улыбка, которая так часто встречается на ее детских фотографиях. На ипподроме она максимально близко подходила к самому неуловимому из всех ее острых ощущений – к тому, что с ней обращаются так же, как и с любым другим человеком (или, по крайней мере, как с равной другим членам этого общества). Она не стесняясь шепчется о чем-то со своими лошадьми, прижавшись к ним и поддавшись их аристократичному очарованию. Она наслаждается их красотой, просыпаясь на рассвете и наблюдая, как огромные животные молниями проносятся мимо нее по покрытой росой траве. А потом приходит к ним в конюшни, поглаживает их блестящие бока и разговаривает с конюхами. «Если бы не архиепископ Кентерберийский, – однажды сказала она, – я бы каждое воскресенье летала на своем самолете во Францию, на ипподром Лоншан».

Королевская ложа на скачках в Эпсоме в 1955 году. Слева направо: неизвестная женщина; королева Елизавета II; лорд Розбери; капитан Чарльз Мур, управляющий Королевским конезаводом при Георге VI и Елизавете II; принцесса