Она не пошевелилась. Казалось, она просто уснула, но у эльфа что-то оборвалось внутри: не умела она сдаваться, не могла просто так забыться и оставить его умирать одного. Нет, только не она!

— Белка!

И снова тишина. Ни шороха, ни вздоха, ни мимолетной улыбки на посиневших губах. Только еще одна слезинка скользнула по щеке да медленно угасли голубые радужки, красноречиво свидетельствуя: все закончилось, и это совсем не сон.

Она не вздрогнула даже тогда, когда он со стоном прижался к ее губам в безумной надежде вдохнуть в нее жизнь. Не почувствовав тепла, Таррэн содрогнулся от ощущения непоправимого: перед ним была статуя — холодная, неподвижная и… мертвая.

Таррэн застонал уже вслух, шаря по равнодушному снегу полубезумным взглядом. Он стоял, опасно пошатываясь, в самом центре бушующей бури. Не чувствуя колючих льдинок, впивающихся в щеки. Не видя ничего вокруг. Не замечая, как из многочисленных порезов сочится кровь. Только на душе вдруг стало оглушительно пусто и почти так же холодно, как в проклятом Лабиринте.

Белик… Белка… малыш…

Лабиринт пугливо притих, ощущая отголоски горя хозяина, но Таррэн уже ничего не видел: упав на колени, он вжался лицом в заледенелый доспех Гончей и тихо застонал, понимая лишь одно: он опоздал.

«Белка…»

Где-то неподалеку злорадно расхохоталась извечная тоска.

— Будь ты проклят! — неистово выдохнул темный эльф, вдруг вскинув запорошенное снегом лицо к потолку. Внутри него шевельнулась потревоженная сила. И послушный «Огонь» заструился по венам, с ревом выжигая поселившийся там холод.

— Будь ты проклят! — раненым зверем взревел наследник Изиара, горестно прижимая к себе неподвижное тело, и мир мгновенно потонул в пламени его ненависти — к проклятому прошлому, к жестокому настоящему и к будущему, которого не будет. К этому небу, что никогда больше не засияет восхитительной синевой ее глаз. К проклятому долгу. К сотни и тысячи раз проклятой крови темного эльфа, позволившей Лабиринту забрать еще одну жизнь.

Таррэн крепко зажмурился, позволяя магии вырвать изнутри все, что еще жило. Зачем ему теперь? Он вздрогнул, когда в тело вонзились миллионы иголок, захрипел от боли в изувеченных ногах и жадно глотнул резко потеплевший воздух. Ничего, ему уже недолго осталось — огонь, как известно, не щадит живущих. А посмертное проклятие мага и вовсе живет лишь за счет призвавшего его безумца — «Огонь жизни» полыхает недолго, зато очень мощно. Как раз что ему нужно.

Поднявшееся до самого потолка пламя мгновенно испарило наметенные возле эльфа сугробы. Окатило расплавленной лавой весь зал, плеснуло горячей волной на стены. А затем с бешеным ревом ударилось во что-то твердое, взвыло в последний раз, разочарованно откатилось и вернулось к хозяину.

По телу эльфа прокатилась вторая волна неистового жара. Таррэн разом взмок, ощутил стремительные ручейки, бегущие по разгоряченному телу. Почувствовал талый снег на холодных щеках, судорожно сглотнул, смутно дивясь его соленому привкусу. Надолго застыл, горестно зажмурившись и пытаясь уйти следом за Белкой. Но не смог: Лабиринт в последний момент остановил бешеную пляску огня. Просто задул гигантскую свечу чужой ненависти и оставил измученного эльфа в горестном одиночестве. Живым. Полностью опустошенным. И снова проклятым.

Когда Таррэн открыл глаза, то обнаружил себя стоящим посреди выжженной дотла пустыни, на расплавленных от жара камнях. С заметно полегчавшей ношей на отчаянно ноющих руках, с которых тоже капало, будто с деревьев по весне. А в нескольких десятках шагов впереди, за широкой просекой из оплавленных стен, до сих пор искрила покореженная и нещадно оплавленная дверь.

Перехватив обмякшее тело Белки, он как в бреду доковылял до спасительного выхода, который сам же и сотворил. С каким-то поразительным равнодушием констатировал, что почти выпустил на волю «Огонь жизни», что мог уничтожить разумный Лабиринт и амулет. С сожалением подумал, что именно это послужило причиной столь резкой перемены климата. А затем с накатившим ожесточением решил закончить начатое. Сегодня же. Сейчас. Сразу после того, как найдет подходящее место для могилы.

Он не стал оборачиваться, заслышав тихий звук закрывшегося прохода за спиной: это уже не имело значения. Ничто больше не имело значения. Даже жизнь.

Эльф прошлепал босыми ногами в угол небольшого оазиса — точь-в-точь такого же, как оставленный им немногим ранее. Затем некстати вспомнил, что в то время Белка была еще жива и, не сдержавшись, застонал, потому что в отличие от нее все еще мог чувствовать и пока еще мог страдать. После чего с величайшей осторожностью положил Гончую на траву, бережно отер ее осунувшееся лицо, на котором блестели прозрачные капельки, подозрительно похожие на слезы. А затем измученно прижался щекой к ее лбу и так замер, не в силах поверить, что не смог ее защитить.

— Белка…

Таррэн не знал, зачем продолжает гладить ее лицо, зачем ждет чего-то и все еще надеется на чудо. Почему не может отпустить и бездумно перебирает каштановые пряди, по которым от каждого прикосновения проскакивали крохотные серебристые искорки. Все внутри него омертвело и утратило всякий смысл. То, что горело, угасло. А он просто сидел, закрыв глаза, и терпеливо ждал, пока до разума наконец дойдет ужасающая правда.

Он не сразу сообразил, почему в груди снова разгорелся пожар, там что-то неровно стукнуло, а по телу пробежала знакомая горячая волна. Словно ураган прокатился по позвоночнику, с шумом ворвался в сердце и рассыпался обжигающими искрами, от которых стало хорошо и спокойно. Как-то правильно, что ли? Он не мог объяснить. Просто в какой-то момент мир изменился снова, став понятным, ясным, как его собственные чувства, и именно это понимание вдруг принесло измученному эльфу долгожданный покой.

— А ты упрямый, — вдруг хрипло прошептала Белка, не открывая глаз. — И еще более настойчивый, чем Элиар. Думаешь, я нанималась замерзать рядом с тобой только для того, чтобы потом едва не сгореть?!

Таррэн растерянно замер, испуганно зарывшись ладонью в ее густые волосы. Да как же это… Неужели? Ведь такого не бывает, не может быть, потому что это невозможно! Белка? Живая?

В ответ на него снизу вверх уставились два знакомых до боли голубых озерца, от одного взгляда которых глупое сердце ухнуло куда-то вниз. А потом загрохотало так, как никогда в жизни себе не позволяло.

— Как тебе только в голову пришло выпустить «Огонь жизни»? — простонала Гончая и наконец вяло пошевелилась. — Сам едва не сгорел! Совсем дурак! Ты о чем думал, когда собирался развалить это капище по камешку?! Я, между прочим, еще домой намереваюсь вернуться. Вот была бы у тебя на руках жалкая, обугленная, противно воняющая…

— Белка!

— Точно, — притворно вздохнула она, пытаясь повернуться на бок, но смогла лишь чуть приподнять лицо и уткнуться ему в грудь. — Я же говорила, что меня сложно убить! Так что не надейся — не помру вам на радость. Тебе придется еще помучиться, и немало… ох, как жжется! Между прочим, это все братец твой виноват! По его же вине мою шкуру не каждой стрелой проткнешь и далеко не каждым мечом поранишь! Этот некоронованный урод, чтобы ты знал…