– Он слишком хорошо плавал.

– Это убедит кого-то? Не умеющие плавать вообще не тонут. Потому что воды боятся.

– Но ведь ты-то, Дронов, считаешь, что ему «помогли» утонуть! Ведь так!

– Возможно. Кстати, мисс Кински, почему ты сказала, что Вернеру доверяешь почти? «Почти» – это насколько?

– Дронов, это потом. Но в принципе ты согласен?

– С чем?

– Не «с чем», а «на что». Сотрудничать со мной. Собрать доказательства, предоставить их Сен-Клеру, получить его деньги и – жить действительно человеческой, а не растительной жизнью!

– Припеваючи.

– Да.

– О, это я смогу.

– Что тебя смущает, Дронов?

– Ты не вполне искренна. Вчера утром ты не была столь настойчива. Я сказал «нет», ты порешила себе «на нет и суда нет» и – ретировалась. Что изменилось? Сейчас ты – словно пантера, проведшая с год на цепи в жестком ошейнике.

– Да не год я провела на цепи, ты понимаешь, Дронов, не год! Всю жизнь!

– Во как!

– Как и ты! Только ты – мужчина, тебе легче!

– Отчего?

– Вы, мужчины, умете рассуждать о судьбах мира и человечества в целом подолгу и самозабвенно даже за прутьями сплошной решетки! Словно эти судьбы зависят от вас хоть на малую толику! А потому окружающее не кажется вам столь постылым. А мы, женщины, любим детали. Мы любим этот мир весь, целиком! К чему рассуждать о его судьбах, если твоя собственная жизнь похожа на очередь к кабинету дантиста?

– Мир многолик.

– Это демагогия, Дронов. Но не придуривайся: ты не демагог и не вольный стрелок. Ты – практик.

– Тогда давай рассуждать практически.

– Три миллиона – хорошие деньги. Даже с учетом накладных и налогов. По миллиону с лихвою на брата.

– Заманчиво. Но я все равно не понимаю, почему я вдруг стал тебе необходим. Только не нужно о сильном мужском плече, ладно?

– Это все?

– Нет. Еще больше я не понимаю, отчего я не могу обойтись в этом деле без тебя. Три миллиона, даже с учетом накладных, куда больше одного.

– Ты не показался мне алчным.

– Я и не алчен. Хотя бы потому, что нам нечего делить.

– Пока.

– Я просто логичен.

– Ты со своею логикой...

– Что?

– Хочешь, чтобы я – все карты на стол, а сам – тихушничаешь?

– Почему?

– Потому. Сидишь ты в очень интересном месте. Здесь и Сен-Клер любил сиживать. С одной особой.

Горячо. Нужно Бетти Кински качать по полной! И не забывать, что она в это время качает меня. Знать бы, насчет чего? О «Замке снов» пока – ни полслова. А он – вот он, весь из себя такой-растакой в рассветных лучах! «Солнце красит нежным светом стены древнего Кремля...» Нет, на Кремль этот лукавый домик не похож. Там за века всего набралось с лихвой: и лукавства, и непотребства, и окаянных бесчинств, и уединенного безумия. Что сей замок рядом с Кремлем? Так, вертеп средней руки, да и только.

– Значит, дело в девушке с льняными волосами? – поинтересовался я почти невинно.

– Может быть.

– Бетти, а если это любовь?

– Любовь, морковь и пара апельсинов.

– Ты раздражена?

– Более чем.

– Почему?

– Ты не хочешь идти навстречу.

– Отчего же. Просто мне нужно все обдумать.

– Да что тут обдумывать! Деньги сами плывут в руки!

– Знаешь пословицу? Если что-то плывет в руки – присмотрись: может, оно не тонет?

– Такого случая не представится потом никогда! Или – ты боишься?

– Боюсь.

– Чего?

– Уйти от этой жизни, а к новой так и не пристать.

– Новая жизнь. «Vita Nova». Это из Алигьери. Мы здесь при чем?

– Каждое наше действие во всякий момент времени рождает новое будущее.

– «Каждое наше действие во всякий момент времени рождает новое будущее», – повторила за мной Бетти. – Каждое бездействие – тоже.

– Бездействие – текуче и незаметно. А действие...

– Может лишить будущего. Поэтому ты столь нерешителен?

– Что ты предлагаешь конкретно, Бетти?

– Я же тебе сказала – половину. Но сначала нужно добыть доказательства того, что Эдгара довели до самоубийства. Или принудили к нему.

– Повторяю: я не понимаю.

– Чего?

– Почему ты обратилась ко мне, Бетти Кински?

– Ты умеешь слушать и слышать. Это могут не все. Когда ты разговариваешь с людьми, они готовы тебе рассказать то, что не поведали бы другу, любимой, маме... Как это у тебя получается – не знаю. Вернее – знаю. Ты изначально хорошо относишься к любому, с кем заговариваешь. И люди не видят даже – чувствуют это доброжелательное внимание. И – раскрываются. – Бетти помолчала, продолжила: – Неоценимое качество. Это первое. Второе. Ты не теряешься в сложных ситуациях. И третье – ты думаешь.

– Приятно. Сочтем, что ты сказала мне чистую правду. А теперь – добавь то, о чем умолчала. Мое неземное обаяние почему-то на тебя не действует.

– Хорошо. Я считаю, что на Саратоне ты оказался не случайно.

– Что есть закономерность, как не цепь случайностей, и что есть...

– Пре-кра-ти! У нас серьезный разговор.

– Извини.

– Арбаеву довели до самоубийства. Ты был при этом. И это тоже не случайно. И наконец, еще одно. Ты – русский.

– И что с того?

– Девушка, которой увлекся Сен-Клер, тоже была русская.

– Во как!

– Да. И не выдумывай, что ты этого не знал.

– Я этого не знал. А почему – была?

– Она исчезла. Послушай, Дронов. Не знаю, сколько тебе платят в твоей службе и какие тебе обещают подъемно-пенсионные, но миллиона ты там не заработаешь. А пулю – можешь.

– Пулю вообще заполучить легче, чем миллион.

– Опять шутишь?

– Да какие шутки? Чистая правда.

Мысль, пришедшая в голову, была простой, как яйцо. А что, если девушкой Эдгара была Даша Бартенева? Противоречивая такая вся... Цвет волос? Это женщина может изменять в течение пяти минут.

– Так ты будешь со мною работать?

– Буду. Если ты мне подробнее расскажешь о девушке.

– Сначала спрошу я. Что ты делаешь у этого домика? – Бетти кивнула на «Замок снов».