на самом деле была соткана из вздохов, стонов и тому подобного – и все под присмотром сводницы-луны. Дуэнья перекрестилась и пробормотала что-то о падении нравов и распущенности нынешней молодежи.

– Как вы правы, сеньора, – отозвался я, дабы подольститься к ней, – уж не знаю, до чего мы докатимся при такой вседозволенности. А долго ли нам еще идти?

Старуха промычала в ответ что-то бессвязное.

Мы миновали какие-то улицы и площади и попали в глухой тупик – как я понял, туда одним боком выходил дом дона Гонсало. Дуэнья остановилась у зарешеченного окна, бросила: «Сюда!» – и метнулась в темноту. Я успел обернуться и в конце улицы различил фигуру Лепорелло: он стоял, широко расставив ноги, уперев руки в бока, готовый заступить на караул.

– Дон Хуан!

Голос доносился из-за цветов. Я приблизился. Я не знал, как подобает держать себя. Но вспомнил, как поступали герои виденных мною комедий, и поднес руку к шляпе, хотя, скорей всего, в ночной темноте приветствие мое не было замечено.

– Дон Хуан! Подойдите ближе.

Лоб мой коснулся цветов, а потом и оконной решетки. И тут я ощутил на щеке жар сдерживаемого дыхания.

– Еще ближе. Не бойтесь.

– Бояться? Чего?

– А вдруг я убью вас.

– Зачем?

Она засмеялась:

– Вы правы. Зачем? Вот нелепость – звать вас, чтобы убить, а ведь вы так нужны мне.

Я раздвинул цветы и прижался лицом к решетке.

– Кто вы?

– Всему свое время. Прежде хочу предупредить, что быть здесь для вас опасно. Командор не оставляет дом без надзора. В любой миг вас могут обнаружить и отколотить.

– Это вас он так ревностно стережет?

– Нет. Свою дочь.

Мне почудилось, что нежный, едва слышный голос наполнился печалью, но лишь на миг, и она снова заговорила:

– Вы можете, ежели желаете, удалиться.

– Для того вы меня и звали?

Я почувствовал, как ее легкие руки крепко вцепились в мои.

– Нет, Дон Хуан. Я позвала вас…

– Эй, хозяин! Берегитесь!

Лепорелло мчался по улице, а за ним неслись две тени. С другой стороны спешили еще двое. Дама быстро проговорила:

– Вот и они. Бегите направо, там дверь, продержитесь, пока я вам не отопру.

Я услыхал ее быстро удаляющиеся шаги. Лепорелло уже стоял рядом со мной.

– Мы попали в ловушку.

– Вытаскивай шпагу и защищайся. Обо мне не беспокойся.

Я отыскал дверь и прижался к ней спиной. В тиши переулка зазвенели удары; готов поклясться, что даже искры полетели. Мимо меня метнулись два человека, на Лепорелло напали сзади. Я бросился было ему на подмогу, но тут дверь беззвучно отворилась, кто-то схватил меня за плащ и втянул внутрь. Потом дверь снова захлопнулась. Я оказался в полной темноте, наверно, то была прихожая, рядом слышалось женское дыхание.

– Они убьют моего слугу.

– Но не убьют вас.

– Я бросил Лепорелло в беде.

– Может, у него достанет сноровки…

Среди звона шпаг мы различили крик. Все затихло. Но лишь на миг, потом послышались стоны раненого, топот убегающих ног, и кто-то завопил: «За ним! Не дайте ему уйти!»

Женщина взяла меня за руку:

– Не тревожьтесь, Дон Хуан. Ваш слуга…

– Вы уверены, что он сумел убежать?

– Наверняка. Следуйте за мной.

Я подчинился. Двери, коридоры, темные комнаты, патио, где я побывал нынче утром, ароматы, пение фонтана. Мы шли довольно долго. Порой свет, проникавший сквозь окна без ставен, позволял мне разглядеть белые стены, мрачные тени шкафов, пятна картин. Женщина была моего роста и уверенно двигалась в темноте.

Она отпустила мою руку и отодвинула затвор на какой-то двери.

– Погодите.

Я слышал, как она прошла по комнате, потом зажгла свечу. Она стояла в углу, ко мне спиной, и свет вычерчивал ее силуэт. На ней было изящное платье свободного покроя, волосы падали на плечи, словно она только что поднялась с постели. Она взяла канделябр, повернулась и двинулась ко мне, а когда оказалась достаточно близко, подняла свечу и осветила свое лицо. Ей было лет тридцать – тридцать пять, она была красива. Я окинул взглядом ее фигуру, но платье скрывало все, кроме выступавших вперед полукружий груди.

– Я донья Соль, жена дона Гонсало.

– Но… вы так молоды!

– Я вторая его жена.

– Все равно… Командор – старая развалина!

Она горько улыбнулась и поставила канделябр на стол.

– Если бы только это…

Теперь она говорила в полный голос, не таясь, и даже с долей театральности. Потом положила руки мне на плечи и заглянула в глаза. Взор ее пылал, губы дрожали.

– Что вы думаете обо мне?

– Мне трудно судить, я вас не знаю.

– Взгляните на меня получше, Дон Хуан. Нравлюсь я вам?

– Это да.

– Заметно ли, как я несчастна?

– Вы кажетесь слегка печальной.

– Нет, нет. Я несчастна. Горе разрушило мою красоту. Когда меня выдали за Командора…

Я и раньше слышал в доме какой-то шум, но тут он раздался так близко, что донья Соль замолкла на полуслове.

– Мой муж! За ним послали. Но не бойтесь. Если он обнаружит вас в спальне жены, ему это будет безразлично.

– Зато мне – довольно неприятно, – пошутил я. – Доселе мы считались друзьями.

– Я избавлю вас от встречи с ним.

Она подтолкнула меня к маленькой дверце, отперла ее, и я оказался в узкой комнате, заставленной шкафами. Над дверцей имелось стеклянное окошко, и я, изловчившись, добрался до него, чтобы наблюдать за происходящим. В дверь спальни колотили, голос дона Гонсало громыхал:

– Эй! Скорей открывайте! Чтоб вам всем сгореть!

Донья Соль неспешно взяла свечу и отворила дверь. Дон Гонсало вихрем ворвался внутрь. За ним следовала юная девушка в накинутой поверх рубашки шали. Донья Соль повернулась к мужу, так что девушка оказалась в тени.

– В дом пробрался мужчина!

– И вы ищете его здесь?

– Я буду искать его хоть на дне преисподней! И убью наглеца!

В правой руке он держал огромную шпагу, в левой – пистолет. Донья Соль хранила невозмутимость.

– Велите принести огня и обыщите все.

– Тут? К чему? – Он повернулся к донье Соль и окинул ее презрительным взглядом. – На тебя-то уж никто не позарится.

– Тогда зачем вы меня разбудили?

– Чтобы ты присмотрела за дочкой, пока я стану обыскивать дом. – При упоминании Эльвиры голос его дрогнул и глаза заметались, отыскивая ее во мраке. – Ты здесь?

Дочь шагнула вперед и оказалась на свету. Она была миловидной, стройной и грациозной. По спине рассыпались темные волосы с золотистым отливом. Небрежно накинутая шаль оставляла открытыми пухлые, красиво очерченные руки.

Дон Гонсало протянул чудовищную лапу с зажатым в ней пистолетом, обнял дочь