Осмелевшие вольные крестьяне отсортировали убитых от раненых и решали, что делать с живыми.

Один из ратников, тот, в которого я стрелял из лука, был еще жив. Стрела попала ему в грудь и, пробив ватник, застряла в грудной клетке. Раненый лежал на спине, стрела торчала вертикально вверх, он ничего не просил и тихо стонал.

Наконечники стрел у меня были самые простые: двухперые с втулкой для древка. Никаких ершей, вилок, зазубрин на них не было. Потому я просто выдернул его из тела. Ратник вскрикнул, но тут же затих, обводя столпившихся вокруг крестьян умоляющими глазами.

Тот, которого я проткнул саблей, был плох. Одежда на его животе пропиталась кровью, и он молил дать ему воды. Заниматься безотходным производством, сначала калечить, а потом лечить я уже привык и велел занести пострадавших в сарай, где было светлее, чем в избе, раздеть и приготовить кипяченую воду.

Крестьяне, обрадованные неожиданным развлечением, быстро все исполнили. Я, как профессор перед студентами в медицинском институте, провел публичный сеанс хирургического и экстрасенсорного лечения. Не знаю, удалось ли мне как воину произвести впечатление на зрителей, в качестве лекаря успех у меня был полный.

Решив все первостепенные проблемы, я, наконец, позавтракал, и часок полежал в тишине и покое, снимая нервное напряжение. Вольному смерду Ивану после моего вчерашнего сеанса полегчало, и он без устали возился в подворье, приводя в порядок запущенное за время болезни хозяйство. Рядом с ним неотлучно находился его новый холоп.

Что делать с усопшими и ранеными, я решил после отдыха. Вотчина «Меченого боярина», как тут называли убитого красавца, была совсем недалеко от этой деревушки, чем, видимо, и объяснялся его повышенный интерес к дармовой рабочей силе. Сначала я хотел отправить «груз двести» и раненых на крестьянских подводах с единственным оставшимся в строю воином, Фомой. Однако вольные смерды и слышать не захотели о такой поездке, видимо, не без основания полагая, что могут не вернуться назад.

Мне также не хотелось быть сопровождающим скорбного груза, но другого выхода не было, только что похоронить убитых здесь, на месте их гибели. Однако это значило бы натравить на немногочисленных жителей деревни всю родню Меченого.

Чтобы не попасть к волку в пасть, я расспросил Фому обо всем, что касалось его недавнего господина и его вотчины. Глуповатый ратник довольно подробно живописал подвиги своего сюзерена, типа наглого, сластолюбивого и жестокого. Меченый был вроде бы боярским сыном, но сам нигде не служил. Он имел какие-то высокие связи в столице, что позволяло ему жить вольным феодалом. Самозваный вотчинник безнаказанно грабил окрестных крестьян, обкладывал податями купцов и даже собирал таможенные платежи за проезд по своей местности.

Большой дружины у него не было, только наличествующая здесь команда, но боялись его не только крестьяне, купцы, но и соседи-помещики. Меченый искусно владел всеми видами холодного оружия, чему я был свидетель, отличался отчаянной храбростью и не брезговал никакими подлостями. В имении у него остался целый гарем из похищенных девушек. В его дружине служили, говоря современным языком, матерые уголовники. Сам Фома находился в бегах после случайного убийства в драке соседа по стрелецкой слободе, потому и оказался в команде.

Получалось, что мне удалось избавить округу от самого настоящего хищника.

— А почему его прозвали Меченый? — спросил я бывшего стрельца.

— Сказывают, его пометил сам Сатана, — трусливо оглядываясь по сторонам, объяснил Фома.

— Он что, шестипалый, или у него на ногах пальцы сросшиеся? — спросил я, вспомнив подобное народное поверье.

— Нет, пальцев у него, как у всякого, — ответил стражник, — но на плечах у него нарисованы знаки необыкновенной красоты.

Мне стало любопытно, что это за знаки, но идти, раздевать и рассматривать покойного я был не в настроении. Тем более, что перед отъездом еще хотел провести сеанс лечения хозяина.

* * *

Наш траурный обоз состоял из двух сенных крестьянских телег и одного верхового. В первой телеге везли убитых, во второй — раненых. Я реквизировал для своих нужд жеребца убитого барина и ехал верхом.

Отправились в путь мы сразу после обеда. Крестьяне, жалея своих слабосильных лошаденок, в телеги не садились. Потому двигались мы медленно, как и полагается скорбной процессии. Раненный в живот ратник, несмотря на мои скромные усилия его вылечить, умирал. Тряска его доканывала, я это предвидел, но никто в деревне не захотел оставить его на своем попечении. Пришлось везти его в вотчину Меченого, где он тоже, скорее всего, никому не был нужен. Увы, это суровая реалия жизненного пути большинства наемников.

По словам Фомы, до их деревни было совсем близко, но добрались мы до нее часа через четыре. Деревня была довольно велика, домов в сорок. Постройки были только новые, и подворья необычно спланированы. Они не тянулись вдоль реки, как было принято, а составляли как бы каре, в середине которого, видимый издалека, возвышался господский дом. Такая планировка поселения была тем более странна, что местная речка была от нее в стороне, метрах в четырехстах. Обычно избы строили как можно ближе к воде, чтобы не тратить время и силы на ее доставку.

Наш приезд вызвал необычный интерес. Тут же сбежались все местные жители. Вопреки моему опасению, смерть барина никого не потрясла. Крестьяне молча подходили, крестились и отходили в сторонку.

— Не любили здесь Меченого? — спросил я разговорчивого Фому.

— А за что им его любить? — удивился он. — Они, почитай, все беглые, которых мы изловили и посадили на землю. Теперь здесь никого не удержишь, кои до урожая дотянут, а кои враз, сегодняшней же ночью, уйдут. Они только боярской строгостью тут и жили.

— А ты куда подашься? — поинтересовался я.

— Русь велика, места много. Может, в казаки пойду, а то в дружинники к хорошему боярину наймусь. Была бы шея, хомут найдется.

За разговором мы подъехали к барскому имению. Его окружала мощная ограда сплошным частоколом из длинных бревен. По углам возвышались сторожевые вышки, примерно такие же, какие делают в наше время в исправительно-трудовых учреждениях.

За этим высоким забором высился замок с башенками и стрельчатыми окнами, напоминающий подмосковные дворцы государственных служащих. Только выполнен он был не из красного кирпича, а рублен из дерева. Крепостные ворота при нашем приближении раскрылись, и наша скорбная процессия вползла во двор.

Меченый все больше удивлял меня своими пристрастиями. Внутреннее оформление двора и архитектура строений удивительно напоминали странные фантазии современных нуворишей. Как будто проектировал все это Владимир Брынцалов, владелец фармацевтической фирмы «Ферейн» — показная роскошь при полном отсутствии какого либо, даже плохого, вкуса.

Крестьяне остановили свои телеги у крыльца. На это никто не отреагировал. Двор был пуст, плачущие домочадцы не выбегали из дома и не спешили оплакивать хозяина. Тогда я окликнул привратника, открывшего нам ворота. Он подошел и тупо уставился в землю.