Я опять фыркаю и отворачиваюсь к окну.

— Хоть раз в жизни при встрече с ней я хочу почувствовать, что она видит меня, а не то, что на мне надето.

Люка кладет ладонь мне на затылок и нагибается поближе.

— А может быть, она хотела бы при встрече с тобой почувствовать, что ты видишь ее, а не женщину, которая виновата в том, что твой отец ушел из семьи.

Я резко встряхиваю головой и сбрасываю его руку. Разве о таких вещах говорят в автобусе? Больше не о чем поговорить? Ведь между нами только что вспыхнул бурный роман. Не то чтобы я доподлинно знаю, что в данном случае значит «бурный», но я уверена, что к психоанализу это отношения не имеет. Так же как и к замечаниям, от которых кажется, что ты проваливаешься в пропасть.

Я хватаюсь покрепче за пластмассовый поручень и вглядываюсь в даль. Все! Я больше не буду говорить о матери. В таких разговорах я выгляжу последней стервой. Черт побери! Она все портит, даже когда ее нет рядом!

Я стараюсь сосредоточиться на пейзаже, но никак не могу отогнать навязчивую мысль.

А что, если он прав?

Я молчу, насколько у меня хватает терпения, а потом поворачиваюсь к Люка:

— Я больше не хочу о ней говорить.

— Хорошо, — соглашается он.

— Только…

— Да?

— Ты думаешь… — Я неуверенно подыскиваю слова. — Думаешь, я заставляю ее занимать оборонительную позицию? Ты это хочешь сказать?

— Честно? Я не знаю, что я хочу сказать. У меня нет ответов на все вопросы. Я говорю то, что вижу.

— И что ты видишь? Люка берет меня за руку.

— Я вижу, как два человека скрывают друг от друга свое истинное лицо, потому что каждому кажется, что другой его осуждает.

— Но она критикует меня намного чаще, чем я ее, правда? Что я такого сказала?

— Ким, для такого немногословного человека, как ты, ты очень много сказала.

— Что ты имеешь в виду?

— Даже когда ты молчишь, ты разговариваешь. А возмущение…

— Да я вся горю от возмущения! — выпаливаю я — мне кажется, он видит меня насквозь. — Я все время в себе его чувствую. И не могу от него избавиться.

Кулаки мои сжимают край футболки.

— Это отвратительно. Тебе не противно?

В ответ Люка наклоняется и целует кончик моего носа.

— Я все время отвлекаюсь на другие вещи, — говорит он.

— Какие вещи?

Люка окидывает страстным взглядом мое лицо. Я чувствую, как во мне просыпается желание.

— Хорошие вещи, — просто говорит он. И тут автобус резко останавливается.

— Амальфи! — кричит водитель.

Мы выходим из автобуса, и я оглядываюсь вокруг. Люди стараются протиснуться в салон, не дав выйти прибывшим пассажирам. «Ты откуда?» — кричит одиноким туристкам каждый встречный мужчина. Вот спешат какие-то студенты — им пригодились бы габаритные огни на рюкзаках. Пожилые итальянцы попивают эспрессо, не замечая царящей кругом суеты. Загорелые водители автобусов в светло-голубых рубашках и широких темных очках похожи на кинозвезд.

Ничто не изменилось со вчерашнего дня. Ничто, кроме меня.

Вчера я приехала сюда, готовясь скрестить шпаги с Розой. А сейчас я восхищаюсь ею.

Я думала, что проведу часок на Вилла Чимброне. А провела там всю ночь.

Я взошла на холм, преисполненная чувства морального превосходства, а спустилась рука об руку с женатым мужчиной.

Если этого недостаточно, приплюсуем то, что случилось в автобусе: злое* едкое раздражение, которое всегда вызывала во мне мама, начало сменяться чем-то иным. С чего бы? Я всегда считала себя вправе презирать ее. Но на этот раз что-то изменилось. На этот раз мне стыдно. Я понимаю — это не презрение не хочет отпускать меня, а я сама цепляюсь за него из последних сил. Я боюсь не злиться на нее. Потому что если я перестану винить

маму, мне придется задаваться неприятными вопросами, типа: если ее измена настолько ранила отца, что он не мог больше ее видеть, почему он не захотел видеть заодно и меня? Может, он просто воспользовался удобным предлогом, чтобы сбежать? Почему он ни разу не попытался связаться со мной? Даже открытки на день рождения не присылал…

Куда я падаю…

Люка подхватывает меня:

— Жарко сегодня. Купим тебе шляпку от солнца. Самую безвкусную, какую найдем!

Я улыбаюсь. Его прикосновение действует на меня живительно — я чувствую облегчение оттого, что он увел меня в тихий переулок, подальше от толпы.

— А в качестве утешительного приза за то, что я огорчил тебя в автобусе…

— Ты меня не огорчил! — протестую я.

Люка смотрит на меня удивленно.

— Ладно, огорчил, но ведь для моей же пользы.

— В качестве утешительного приза, когда пойдем по магазинам, я разрешу тебе одеть меня, как тебе будет угодно.

Я радостно ухмыляюсь, предвкушая, чтосотворю с его образом.

— Даже в полу распущенный вязаный кардиган типа Миссони?

Он содрогается.

— Для тебя — все что угодно.

Мы находим несколько расположенных рядом магазинчиков, и я начинаю рыться на полках с такой страстью, какую мне никогда не доводилось раньше испытывать в магазинах одежды. На каждую изысканную дизайнерскую вещь всегда найдется вещь, которая вообще непонятно каким образом пережила восьмидесятые — блестящие велосипедные майки, пиджаки с узкими лацканами типа «грешник из Майами», плиссированные брюки. Все это собрано здесь.

— Какие тенденции в мужской моде мы ожидаем в следующем сезоне? — интересуюсь я.

Я только что просмотрела кипу рубашек психоделических расцветок, и голова у меня теперь идет кругом.

Люка закатывает глаза, словно говоря: «Меня на этом не поймаешь!»

— Нет, в самом деле, мне обязательно нужно знать, чтобы не выбрать ненароком что-то, что может обрести новую жизнь на подиумах.

— Ну, — начинает он, — осень-зима — все в милитаристском стиле: эполеты, разное ретро…

— Насколько старой должна быть одежда, чтобы она считалась ретро? — интересуюсь я.

Люка собирается что-то сказать, но замечает у меня в глазах хитрый огонек.

— Бархат будет на волне, — продолжает он, пропуская мою чепуху мимо ушей, — и туалеты с меховой отделкой.

— А считается, что вещь — с меховой отделкой, если на ней кошка спала? — поддразниваю я.

Люка хватает меня за шею и притворно душит.

— У меня есть один серьезный вопрос. Люка вскидывает брови.

— Бывают двубортные костюмы?