— Устал как собака, — неловко произнес он, пододвигая к себе тарелку и при этом отлично понимая, как мало интересует женщину степень его усталости.

— Ну, не вы один, — живо отозвалась Катя, которую эта реплика для начала разговора вполне устроила. — Ира тоже устала… Я знаю ее достаточно хорошо для того, чтобы об этом судить.

Плетнев положил вилку на стол и посмотрел на нее в упор:

— Вы хотите со мной поговорить?

— Хочу! — задиристо отозвалась Екатерина.

— Ну так говорите прямо, а не обиняками, я предпочитаю…

— Вы предпочитаете обиняки там, где они вам выгодны! — перебила она его, не обратив внимания на плетневский тон — раздраженный, лишенный малейшего почтения к собеседнице.

— То есть?!

— Например, предпочитаете делать вид, будто не замечаете, что фактически разбиваете семью Турецких… Я, знаете ли, тоже человек прямой и обиняки не слишком уважаю!

— Я разбиваю?!

Антон побледнел, и Катя с некоторым удовольствием отметила заходившие на его скулах желваки.

— Вы-вы… И не надо делать вид, что не понимаете, о чем речь. А может, и правда не понимаете? Например, того, что Ирина Генриховна, после того что они с Сашей пережили, не вполне… адекватна?

— В-вы… о чем?!

— О том, — отрезала Катя, — что Ирина вам не нянька и не домработница! О том, что у нее есть своя семья — не только муж, но и дочь. И пусть Нинка сейчас в Англии учится, только если ее родители из-за ваших с Василием семейных проблем расстанутся, для нее это будет удар. Непоправимая травма на всю жизнь… Молчите, Плетнев! Вы же не идиот, чтоб не понимать, нормально это или ненормально, когда в вашем доме часами крутится и возится с вашим сыном чужая жена?

Антон резко отодвинул стул и, выскочив из-за стола, замер у плиты, со злостью уставившись на Екатерину:

— Я что же, по-вашему, вынуждаю Ирину Генриховну заниматься с Васькой?

— А то нет! — Катя тоже вскочила на ноги, расплескав свой нетронутый чай. — Конечно, вынуждаете — хотя бы тем, что любой другой на вашем месте давным-давно бы сообразил, вместо того чтобы эксплуатировать чужую жену, нанять сто репетиторов и домработницу, сейчас это не проблема!

— Да вам-то какое дело? — прошипел Плетнев. — Я ведь вас сюда, кажется, тоже не звал!

— Зачем я вам нужна? Вам Ирка нужна! Не я… Плетнев, учтите, если вы разобьете эту пару, я вас сама закажу… И закройте рот, всем окружающим достаточно увидеть, какими глазами вы на нее смотрите, чтобы понять ваши гнусные цели!

Екатерину несло, и она сама это отлично понимала, но остановиться уже не могла. А потому сделала единственное, что eщe оставалось, — выскочила в прихожую, схватила свою сумочку и, на ходу натягивая пальто, пулей вылетела из плетневской обители. «Я все испортила… Все! — с отчаянием думала Катя, сбегая по лестнице. — Зря Саша ко мне обратился… Бедный Турецкий!»

21

— Дурочка ты у меня… — Димитриус нежно посмотрел на сестру и взял ее за руку. — Ни в какие чудодейственные средства я не верю, на все воля Божия…

Он откинулся на подушку и тяжело перевел дыхание. Пока Димитриус обходился без кислородного аппарата, поскольку поражено у него было только одно из легких. Но надолго ли? Ему было жаль сестру: Елена абсолютно беспомощна в жизни, большую часть которой во многом прожила за спиной брата и в заботах о нем. Слишком доверчива, ни жизни, ни людей, тем более нынешних, не знает… Что-то с ней будет, когда его не станет? Димитриус понимал, что произойти это должно скоро, очень скоро… Одно утешение: денег он ей оставит столько, что Елене с ее скромными потребностями хватит их на многие годы.

А потребности у сестры и правда были скромными. Даже дорогие украшения и одежду, которые он дарил ей ко всем праздникам, надевала исключительно «в люди» и крайне неохотно. Машину, которую он подарил ей к пятидесятилетию, и то выучилась водить после того, как брат заболел, исключительно чтобы возить его в клинику.

В их большой и богатой квартире никогда не было прислуги, Лена вела хозяйство сама, полагая, что никто и никогда, кроме нее, не сможет заботиться о Димитриусе, как следует.

— Нет, Димуля, ты не прав! — Лицо сестры пылало от волнения и желания доказать ему, что появилась надежда. — Не прав! Ты пойми, это пока что абсолютно секретное лекарство, его пока только испытывают… То есть уже испытали, но пока документы проходят всяких там бюрократов… Ты сам говорил, что хуже наших чиновников ни в одной стране нет! Говорил ведь?

— Ну, говорил… — он слабо улыбнулся. — Ладно, если это для тебя так важно… Сколько, говоришь, стоит курс?

Елена ответила и, увидев, как нахмурился Димитриус, поспешно добавила:

— Я со своего счета сниму, который ты мне открыл… Мне эти деньги ни к чему!

Он внимательно посмотрел на нее и покачал головой:

— Признайся: уже сняла?

— Только половину! Честное слово, половину… Ответить Димитриус не успел, в прихожей послышался звонок.

— Интересно, кто это? — Удивление сестры было искренним. Оно и понятно: с момента его болезни даже со своей единственной близкой подругой сестра оговаривала ее визиты сюда заранее. — Может, охранник?

— Охранник связался бы с нами по телефону, — не согласился брат. Звонок вновь исполнил свою незатейливую мелодию, и Елена поднялась с места.

— Смотри, сразу не открывай, спроси, кто это! — предупредил Димитриус, глядя вслед грузной фигуре сестры. Его сердце отчего-то сжалось в тоскливом предчувствии… Хотя что еще могло произойти хуже того, что уже успело с ними случиться? Кажется, ничего…

Решение поговорить с братом и сестрой Костаниди напрямую было принято Александром Борисовичем Турецким после совещания с Щербаком и Агеевым. И если Николай все-таки высказывал в этой связи сомнения, то Филя был целиком и полностью за то, чтобы выйти на контакт с Димитриусом и Еленой.

— И его сестра, и он сам в курсе диагноза, — начал он излагать свою точку зрения. — Судя по разговору, в который Елену втянула Галкина… То есть по тому, как реагировала Елена, оба они люди религиозные.

— Ничего удивительного, — кивнул Турецкий, — греки вообще народ куда более верующий, чем мы…

— В общем, — продолжил Филипп, — я хотел сказать, что тут есть возможность как раз с этой точки зрения с ними разговаривать… Сестра, по ее словам, дважды в неделю заказывает брату какие-то специальные молебны, лекарства для него освящает… Потому я и подумал, что это важно… Теперь дальше: у нас есть два дня: послезавтра Галкина по договоренности придет к ним делать первый из десяти уколов…

— Ты хочешь сказать, — подал реплику Щербак, — что эту козу нужно брать с поличным именно в этот момент? А ты уверен, что она сдаст своего доктора и иже с ним?

— Уверен! — твердо произнес Агеев. — Эта дамочка из тех, кто, кроме себя, всерьез никого любить просто не способен! Ну нет у нее этого специального органа, которым любят…