— Это странно, товарищ генерал, она ж последние дни ночует у него, за кефиром ему утром бегает. А машину его водят Куровлев и Пшеничников. Верно, глядите, уходят.

Как только Дубов и Ольга вышли из квартиры, зазвонил телефон.

— Наверное, Коновалов, — сказал Константинов. — Попросите — пусть держат нас в курсе постоянно. Теперь вот что, лейтенант… В вашем рапорте было сказано, что никаких записных книжек в столе у Дубова не было, никаких рукописей, ничего, словом, машинописного, что хоть как-то напоминало бы диссертацию?

— Ничего, товарищ генерал.

— И фотографий тоже не было?

— Никаких, товарищ генерал.

— Слушайте, а где он держит свою «Волгу»?

— Во дворе, я ж на плане указал.

— А зимою?

— Не знаю.

— Гаража у него нет?

— Этого я не выяснял.

— А он не платит по счетам за кооперативный гараж?

— Может, перепроверить?

— Не надо. Опасно наследить — вы же сами рассказывали, как он осматривает комнату, когда возвращается.

— Прямо как волк, товарищ генерал. Станет около двери — и смотрит, смотрит, смотрит, голову поворачивает, словно орел в «Мире животных».

Константинов достал сигару, медленно снял целлофан, закурил.

— Хорошее определение, — заметил он, — «как орел в „Мире животных“». Говорите вы раскованно, отменно говорите, а как пишете документ — просто ложись и засыпай, эуноктин какой-то…

— Что? — не понял Дронов.

— Снотворное, эуноктин называется…

Снова громко зазвонил телефон. Докладывали четко, быстро:

— «Лесник» высадил «Черненькую», развернулся и на большой скорости поехал в обратном направлении. Едет по Садовому. Около американского посольства притормозил. Включил левую моргалку.

— Время засеките, — быстро сказал Константинов, — второй номер.

— Хорошо.

— Первый, первый, куда он едет, на какой скорости?

— Снова набрал скорость. Останавливается, резко тормозит…

— Вы проезжайте! — не удержался Константинов, хотя отлично знал, что люди Коновалова работают безукоризненно, проинструктированы Проскуриным самым тщательным образом: «Объект очень осторожен…»

— Мы проехали, — чуть обиженно ответили ему, — он вышел из машины.

— Открыл капот, — начали передачу из второй машины. — Что-то проверяет, подергивая провода…

— Какие, кстати, у него провода? — спросил Константинов лейтенанта. — Бошевские?

— Это — как? — не понял Дронов.

— Разноцветные — значит, бошевские.

— Так точно, разноцветные, товарищ генерал.

«Слава богу, что отпал Парамонов. Если бы не Гречаев, пришлось отрабатывать и эту линию, — подумал Константинов. — Ужасная это штука — цепляние. Вообще-то верно, от подозрительности, как формы заболевания, может спасти лишь юмор, помноженный на знание. Пожалуй, что не помноженный — базирующийся на знании, так точнее».

— «Лесник» поехал дальше, поворачивает с Садового к СЭВу, паркуется около дома.

(Рапорт о том, как себя вел Дубов, поднимаясь по лестнице, будет передан Константинову завтра утром, передали б сегодня, но не успеют перепечатать. Впрочем, передадут немедленно, случись что экстраординарное, требующее принятия решения на месте.)

Дубов вошел в комнату, включил свет, остановился около двери.

«А ведь действительно волк, — подумал Константинов. — Или гриф; ишь как смотрит — нет ли каких изменений, не входил ли к нему кто».

— Что это он взял? — спросил Константинов: он не смог увидать, что поднял с подоконника Дубов.

— По форме похожа на банку из-под горошка, товарищ генерал.

— Почему не зафиксировали в рапорте?

— Я как-то не подумал… Чуть смятая банка, пустая.

— А что, если он в нее донесения закладывает?

— Таких банок сотни валяются, заложишь в тайник — дворник в утиль сдаст…

— Верно, конечно, — согласился Константинов, — но ведь мелочей в нашем деле нет. Сколько было времени, когда он притормозил у американского посольства? Двенадцать ровно?

— Так точно, товарищ генерал…

— Соедините с Коноваловым, мне кажется, он идет на связь.

Полковник Коновалов, наблюдавший за выявленными сотрудниками ЦРУ в посольстве США, ответил так, словно за мгновение перед звонком Константинова ждал от него сигнала:

— Мы ждем, товарищ Иванов, у нас все в порядке.

— «Все в порядке», это если никто не выехал ни из посольства, ни из их жилого дома.

— Именно в этом смысле я и отвечаю.

— Однако, кажется мне, может быть непорядок — я бы хотел, впрочем, ошибиться.

— А я — нет.

— Нервы сдают?

— Три недели, как-никак…

Дронов вдруг сказал:

— Товарищ генерал, а ведь вы правы: у него был один счет, не то «ЖСК», не то «Автолюбитель», но тоже вроде бы «СК».

— Пусть Никодимов завтра же установит адрес. Есть ли у Дубова свой бокс в гараже… Во всяком случае, ни у кого из своих знакомых он ничего своего хранить не станет — гриф, одно слово…

Резко зазвонил телефон.

— Иванов слушает, — ответил Константинов, рывком сняв трубку; он успел еще подумать, что трубку снял плохо, непедагогично, молоденький лейтенант наверняка заметил это; чем сложнее и напряженней ситуация, тем спокойнее должны быть слова, а уж тем более движения руководителя.

— Из дома на Ленинском проспекте выехал Лунс, взял направление к Кутузовскому проспекту, мимо университета, вниз.

— Не отходите от аппарата, — сказал Константинов и, прижав трубку плечом к уху, медленно раскурил потухшую сигару — курить ему, впрочем, не хотелось, во рту пересохло. — Сейчас мы спросим, куда идет «Лесник».

По второму аппарату ответили не сразу:

— Сложно вести, товарищ Иванов. «Лесник» сел на второй троллейбус, проехал пять остановок, около «Панорамы» вылез, прошел двадцать метров и сел на восемьдесят девятый автобус, проверяется постоянно.

— Шнурки не завязывает?

— Нет, работает вполне профессионально.

— Что у него в руках?

— Свернутая газета.

— Пустая?

— Нет, что-то в ней есть. «Лесник» вышел из автобуса, товарищ Иванов, перешел Можайское шоссе, углубляется в Парк Победы. Там пусто. Продолжать наблюдение?

Константинов нажал кнопку второго аппарата — связь с Коноваловым.

— Ну что у вас? Чаще докладывайте.