– Им, видишь ли, нечасто доводится побыть вместе – только когда они выходят на промысел. Это ведь еще и брифинг перед работой. И поверь, надолго он не затянется. Но, согласись, смотрится это забавно: сплошные телячьи нежности и воркование. – Жерар вовсе не считал нужным понижать голос, делясь со мной своими нелестными наблюдениями, – так разговаривают посетители зоопарка, стоя у вольера с животными. Непринужденность Жерара показалась мне не совсем уместной – глядя на Давида, я бы сказал, что основным стилем его общения с ближними был удар ножом под ребра. – Никогда не задумывался, до чего непросто выдавить из себя последнюю каплю человечности? Пристрелить последнюю иллюзию, как шелудивую суку! Эта их «лубов» – кончится она большой гадостью. А может, смертоубийством. Вопрос только – скоро ли это произойдет и где...

– Может, потому-то они так ей и радуются, – пожал я плечами.

– И что прикажешь делать с этими ни на что не годными дармоедами? А нынешние дармоеды воистину ни на что не годны. Ты посмотри на Африку: мы их кормим – они плодятся. Все, что мы видим в нашем столетии, – небывалый доселе расцвет глупости. Она уже повсюду – и расползается дальше. Поверь, я вполне отдаю себе отчет в том, сколько в этом мире страдания, я не хотел бы оказаться в какой-нибудь африканской стране во время засухи. Мне, знаешь ли, не очень бы там понравилось...

Тут мысль его свернула в сторону, во взгляде появилась безуминка, и он забормотал:

– Нам уже не долго осталось. Никак не возьму в толк, почему они называют это существование жизнью; всего лишь мгновение, озаренное воспоминаниями... А, Эдди? Что скажешь? Никогда не задумывался о Великой Завесе?

Возвращение моджахеда

В Афганистане мы все время были под прицелом советских вертолетов. Думаю, то был самый мой яркий опыт созерцания Великой Завесы (не путать с Железным занавесом).

Мы ехали на грузовике – старой развалине, намеренно сконструированной так, чтобы причинять максимум мук моей к тому времени уже совсем усохшей, ободранной и ушибленной оболочке. Нас с Заком разлучили, я не имел ни малейшего представления о том, где я, не ведал, куда мы направляемся. Страшно отощал. Рядом со мной не было никого, кто бы говорил хотя бы на одном знакомом мне языке. Мы просто куда-то ехали – и этого мне хватало.

Моджахеды развлекались, перекидывая друг другу банку с арахисовым маслом. Маслом моджахедов, судя по всему, снабжали «спонсоры»; при этом никто из моих спутников не проявил даже тени гастрономического интереса к данному продукту, хотя я множество раз видел, как они поедают то, что в Европе немедленно сожгли бы на свалке. Мне удалось выменять мои часы – последний оставшийся у меня предмет, обладающий хоть какой-то ценностью (кроме разве что одежды, являвшей собой причудливое чередование зияющих наготой дыр, лохмотьев и шматков запекшейся грязи) – на бутылку кока-колы. Бутылку эту я уже несколько дней как приметил у одного из моих попутчиков – он всюду таскал ее с собой, ожидая, покуда цена ее возрастет многократно. В Афганистане, если ты достаточно долго таскаешь с собой бутылку колы, ты имеешь шанс выручить за нее хорошую цену. Кто-то, движимый порывом доброты, открыл мне ее зубами – и в следующий момент грузовик резко притормозил. Бутылка выпала у меня из рук (обильно извергая из себя пену – когда я ее поднял, она была наполовину пуста) – и тут моджахеды, шипя, как коты перед дракой, и хватаясь за оружие, бросились врассыпную, прыгая через борт на землю. Это насторожило даже меня, пребывающего в состоянии, когда, казалось бы, перестаешь реагировать на что бы то ни было.

Я спас бутылку и выглянул из грузовика – что же там такое? Там – прямо у меня над головой – барражировал советский штурмовой вертолет.

Несколько слов о моджахедах. В этом мире вы обнаружите множество людей, твердящих о борьбе, борьбе и еще раз борьбе – до самой смерти, однако очень немногие из них пробовали, каково это на практике. Иные моджахеды, с которыми мне довелось столкнуться, говорили о продолжении борьбы до тех пор, покуда не будет взята Москва, иные настаивали, что не Москва, а Новая Земля; говоря так, они сражались с самой мощной в мире армией оружием, немногим более эффективным, чем детские водяные пистолеты. И вот эти моджахеды, которые обычно смеялись под пулеметным огнем, сейчас разбегались, петляя как зайцы – не столько от страха, сколько с отчаянием сознавая, что умрут они ни за что ни про что, ибо вертолет совершенно неуязвим для них.

Несколько слов о штурмовых вертолетах: если вы никогда не видели их в деле, возможно, вы мне не поверите. Им ничего не стоит начисто стереть с лица земли какую-нибудь деревню; и если вы не знаете, что на этом месте еще недавно было человеческое поселение, вы никогда того не скажете, ступая по ровному полю, усеянному металлическими осколками. В общем, это такие большие черные хреновины, при виде которых возникает лишь одна мысль: «Это – пиз...ц!».

Моджахеды открыли по вертолету огонь, но броня на нем была, что у танка, и с тем же эффектом они могли бы махать ему ручкой. Вертолет настиг нас посреди пустынной равнины, где совершенно негде укрыться.

Короче, я влип. Семестр начался уже два дня назад. А я завяз в самом эпицентре военных действий: посреди пустыни с полупустой бутылкой кока-колы в руке – и без единой монеты в кармане. Воняло от меня так, что у стоявшего рядом темнело в глазах. Бактерии и микроорганизмы, явно не имеющие ко мне отношения, облюбовали мой пищевой тракт в качестве транспортного средства. Колония амеб струйкой стекала по ноге. Моя бренная оболочка дышала на ладан.

Убитый горем философ

против штурмового вертолета

Вертолет завис достаточно близко, чтобы я мог разглядеть пилота.

О чем я успел подумать?

«Ну вот» – этой фразой можно суммировать все мои мысли. Страха я не испытывал – я даже не успел испугаться. Приветственным жестом я помахал в воздухе бутылкой. Вертолет развернулся и полетел прочь.

Провожая взглядом «Ми-24»,

едва не отправивший меня «в сторону ночи»

Я испытывал:

1. Удивление перед тем, насколько банален оказался мой интеллектуальный и эмоциональный отклик на ситуацию.

2. Удивление перед тем, что меня не прошила пулеметная очередь. А может, у них просто-напросто кончились патроны. Вернувшись в Пешавар, я спросил об этом у одного «духа». «Патронов у них сколько угодно. Нам такое и не снилось. Просто у них не было приказа. В советской армии все делается от сих до сих. От A до B – и точка. Пусть там даже маячат C и D – это не важно. Ты, так сказать, в меню не значился».

3. В тот момент я не осознал, что мне довелость стать свидетелем конца империи. Все это происходило в 1983 году. А потом империя покатилась под откос. Все стало разваливаться. Им бы на самом деле следовало меня прикончить. Мой совет любителям созерцать крушение империй: этому занятию лучше предаваться, не выходя из дому. Осколки империи опасны для вашего здоровья.

4. Мое путешествие, как выяснилось, не так уж сильно повредило моему здоровью. Я был настолько зол на то, что дал Заку по пьяной лавочке втравить меня в это дело, что два года не прикасался к бутылке. Да, я эти два года писал. Получил, так сказать, некоторую компенсацию за все, что пришлось претерпеть.