— Нет, Элисса, — сурово сказала Лаис. — Маура получит по заслугам. Скажи, Порфирий, — обернулась она к толстяку, — готов ли ты повторить перед архонтом и всем ареопагом все, что рассказывал нам, — о том, как кинеды решили отомстить обманувшей их аулетриде, но вместо одной убили другую?

— И не забудь еще рассказать архонту и всему ареопагу о бедняжке Подарге, которого вы довели до смерти своими ласками! — издевательски хохотнула Маура.

Порфирий только ахнул, беспомощно переводя глаза с Мауры на Лаис.

— Нет, я никому ничего не стану говорить! — пробормотал он.

— Жалкий трус! — махнул рукой Клеарх. — Мы и без тебя можем оправдать Лаис. У нас есть свидетели, слышавшие, как один человек рассказывал истинную правду о том, что случилось!

— Да кто вас будет слушать! — протянула Маура. — Эта мерзкая девка умудрилась бежать из темницы кошмаров, нарушив приговор верховной жрицы и ареопага! За это она тоже должна быть наказана!

— Порфирий, даю тебе клятву, что, если ты выступишь в защиту Лаис, ни слова о Подарге не будет сказано, — взволнованно проговорил Клеарх.

— Ну, если вы об этом промолчите, то я не буду молчать! — закричала Маура. — Он был мне как брат… Он помог мне спастись… Я не позволю, чтобы его убийцы избегли наказания!

— Ах ты лживая тварь… — протянул Порфирий, от возмущения разводя руками.

— Не слушай ее, Порфирий, — отмахнулся Клеарх. — Она не выйдет из этого дома. Убийцы Гелиодоры понесут наказание — но первой будет очередь этой гнусной девки.

— Что?.. — протянула Маура вдруг севшим голосом. — Вы собираетесь убить меня? Нет! Вы не посмеете! Отпустите меня! Я никому ничего не скажу! Никому и ничего! Я буду молчать! Клянусь… Я клянусь…

Захлебнувшись слезами ужаса, она перекатилась на колени и поползла к Лаис, умоляюще воздевая руки, называя ее самыми ласковыми именами, униженно выпрашивая пощаду.

Лаис отпихнула ее ногой и уткнулась в грудь Клеарха. Тот легонько целовал ее в висок и поглаживал по голове.

Неокл тяжело вздохнул, глядя на них.

Левая щека Лаис горела, будто к ней поднесли факел. Но это не факел, это всего лишь взгляд Мауры… Если бы можно было убивать взглядом, Лаис давно уже была бы мертва!

— Знаете, о чем я мечтала? — глухо проговорила она, слегка повернув голову, чтобы избавиться от этого злобного взгляда. — Я выдумывала самые страшные казни, которым подвергну Мауру. То мне хотелось медленно душить ее, чтобы она мучилась и долго умирала. То я хотела отдать ее самым гнусным и грязным трибадам, которые измывались бы над ней баубонами до тех пор, пока она не испустит дух. То я хотела бросить ее изголодавшимся по женской плоти рабам, которые насиловали бы ее, пока она не умрет. Не было такой гнусности, которая была бы слишком гнусной для этой гнусной твари! А сейчас я хочу только вернуться в Коринф оправданной. Но не желаю ради этого пачкать руки в крови — даже если это будет кровь Мауры!

Она отстранилась от Клеарха и взглянула на тихо стонавшую от ужаса фессалийку.

— Поклянись мне проклятьем Аида, что, если я отпущу тебя, ты немедленно покинешь Коринф и никогда не ступишь больше на его землю, — сказала Лаис. — Если ты дашь такую клятву, я отпущу тебя.

— Я клянусь! — радостно закричала Маура. — Клянусь чем хочешь!

— Она поклянется чем угодно, но нарушит эту клятву, выйдя за порог! — с ненавистью сказал Неокл.

— Я знаю, что ей нельзя верить, — кивнула Лаис, — но послушай, Маура: сейчас же, немедленно ты будешь вывезена за пределы Коринфа. А мы отправляемся к архонту и рассказываем о том, кем и по чьей вине была убита Гелиодора. И знаешь, кто будет назван главной убийцей? Ты.

— Но ведь это ложь… — возмущенно протянула Маура.

— А разве ты не лжешь на каждом шагу?

— Да кто тебе поверит…

— Поверят Порфирию, поверят Элиссе и вон тем негодяям. Чтобы спасти свои никчемные жизни, они будут повторять все, что я им прикажу. И после этого никто не поверит ни одному твоему слову, Маура! Тебя даже не станут слушать, а распнут на городской стене. Поэтому… Советую тебе лучше выполнить эту клятву!

— Но я… Я должна забрать свои вещи… — залепетала Маура. — Мне нужно зайти домой, взять…

— Ты никуда не зайдешь, — прервала Лаис. — А с собой возьмешь только свою жизнь. На тебе надето достаточно драгоценностей и золота, чтобы заплатить за дорогу в Фессалию. Прощай… И горе тебе, если хотя бы тень твоя мелькнет близ Коринфа!

Не успела Маура ахнуть, как рабы по знаку Лаис набросились на нее, связали, заткнули рот, сунули в носилки и спешной рысцой ринулись к городским воротам, выходящим на северо-восточную дорогу. Потом, отойдя на приличное расстояние, они небрежно вывалили Мауру из носилок на дорогу, развязали ей затекшие, онемевшие рук и ноги — и поспешно отправились в город.

С трудом приоткрыв глаза, ничего не видя от слез и расплывшейся краски, она пробормотала:

— Я отомщу, клянусь Аидом!

И лишилась сознания.

Как только Мауру уволокли, Лаис сама развязала руки и ноги Порфирию и Элиссе.

— Иди домой, — тихо сказала она перепуганной молодой женщине. — Ты свободна! Но мне понадобится твое свидетельство о том, что именно Маура заставила тебя остричь Гелиодору.

— Я все сделаю! — моляще сжала та руки. — Все!

Элисса села в те же носилки, в которых ее принесли сюда. Однако она не поехала прямо домой, а по пути приказала рабам свернуть к Керамику. Около стены с надписями по ночам всегда зажигали фонари в плошке, чтобы ночные прохожие могли сообразить, где находятся. В Коринфе было несколько таких освещенных мест: храм Афродиты Пандемос с его бессонным огнем на самой высокой башне, театр Одеон, театр Диониса, ну и, конечно, Керамик.

При свете этого фонаря Элисса отыскала на стене имя Мауры, заколкой, вынутой из волос, соскребла его, а потом с силой нацарапала на стене: «Элисса, гетера».

Снова уселась в носилки и наконец отправилась домой.

Фессалия

…Эти проклятые гарпии все никак не уходят. Хоть у них нет крыльев и ходят они на двух ногах, а не на лапах грифа, но они так же безобразны и злобны, как те полуженщины-полуптицы, которые напали на корабль Одиссея! Похоже, они готовы торчать тут часами, а то и сутками, подкрадываясь ближе и ближе. Так гиены потихоньку подкрадываются к раненой львице, готовые не только отнять у нее добычу, но и убить ее саму.

Ишь, устроили погоню! И за кем?! За Лаис Коринфской, знаменитой, великолепной Лаис! Да они, эти унылые, преждевременно увядшие, невежественные уродины, в жизни ничего не видевшие, не знавшие никого из мужчин, кроме своих угрюмых мужей, эти прилежные почитательницы Геры, которые кичатся своей унылой супружеской верностью, должны забрасывать Лаис цветами, а не камнями!