Пока мы повышали свой идейно-политический уровень, космос в нашей стране продолжал оставаться популярнейшей сферой приложения умственных, материальных и всяческих других ресурсов в ущерб другим сторонам нашей повседневной жизни. Первая скрипка здесь — за военными. Наступили времена, когда каждый вид или род нашей армии считал обязательным для себя иметь «персональный» космический аппарат, который решал бы только его задачи. Появились «свои» главные конструкторы (например, Анатолий Иванович Савин — у моряков, Михаил Кузьмич Янгель — у ракетчиков) и даже «свои» министерства, не говоря уже о заказывающих управлениях по космосу чуть ли не у каждого Главкома. Начинается многолетняя борьба за приоритет в космических заказах между двумя министерствами — Министерством общего машиностроения и Министерством радиопромышленности. Космический «монстр» стал практически неуправляем. Светлые головы в нашем главке стали вынашивать идею создания единой системы космического наблюдения, которая должна решать задачи в интересах одновременно всех потребителей Минобороны. Задача благородная, но в тех условиях трудно реализуемая. Горячими сторонниками этой идей были Юрий Федорович Кравцов и Владимир Алексеевич Пивнюк, тогдашний мой непосредственный начальник. Исполнителем пока в единственном числе был я.

С энергией застоявшегося коня я ринулся в бой. Я сразу понял, что задача передо мной поставлена наитруднейшая. Попробуй убедить морское военное ведомство, что ему не нужен «персональный» космический аппарат наблюдения за надводной и подводной обстановкой, а всю необходимую разведывательную информацию моряки будут получать от космических наблюдателей общего, так сказать, пользования. И так со всеми: разведчиками, военными топографами, ракетчиками, летчиками. У каждого ведь свое «натуральное хозяйство»! А на всех ракет-носителей не напасешься, да и в космосе становится уже тесновато, как на хорошем шоссе, где рядом мчатся американские и советские автомобили (сталкиваться нельзя, надо только обгонять, но при этом неплохо было бы и заглянуть внутрь машины соперника). И я стал проявлять чудеса изворотливости и хитрости с одновременным представлением ярких красочных картинок недалекого прекрасного будущего. Кто-то верил, а кто-то нет. К таким применялись другие, более суровые меры воздействия. Сколько было совещаний, заседаний в узком кругу, в расширенном составе, различного рода симпозиумов и семинаров с привлечением нашего и других военных институтов, где с большими эмоциями и накалом страстей обсуждалась проблема: объединяться или не объединяться. За эти годы я стал почти своим человеком во всех главных штабах, заимел много друзей и сподвижников, но были, конечно, и такие, которые в упор меня не видели. Кульминацией этой борьбы было совещание у Дмитрия Федоровича Устинова, тогдашнего министра обороны, очень авторитетного члена Политбюро. Меня тоже пригласили на это совещание, поручив при этом ответственное задание. Совещание проходило в зале заседаний в старом еще здании Генштаба. Присутствует вся элита армии и флота, заинтересованная в использовании космоса в своих интересах. Председательствующий — Устинов. За его спиной висят 15–20 плакатов докладчиков по повестке дня. Нам, двум полковникам, нужно было находиться среди этих плакатов и по мере смены докладчиков менять наглядную агитацию. Строго предупредили: делать это быстро, бесшумно, без привлечения внимания министра. Вот мы и ползали на четвереньках, меняли плакаты, красные и потные от волнения и ответственности за то доверие, которое нам оказали. Естественно, что в последующем в разговорах по этой тематике я всегда подчеркивал: вот мы, мол, на совещании у министра… Из-за этих плакатов я так и не сумел разглядеть толком всесильного Дмитрия Федоровича. После совещания постоял у его стула, с удивлением обратил внимание на полную пепельницу окурков (когда это он успел). Хотел взять один на память, но вовремя опомнился — вдруг подумают, что мне нужны для каких-то тайных целей отпечатки пальцев члена Политбюро. За успешно проведенную операцию меня с моим коллегой-полковником обещали поощрить премией. Но забыли, видно. Наконец-то придет время, и у меня в руках будет многострадальный документ, где будут изложены и подписаны начальниками всех главных штабов родов и видов войск объединенные требования к перспективным космическим средствам военного назначения, которые обязаны удовлетворить всех пользователей Минобороны. Дальше надо претворять эти требования в конкретные разработки, создавать новые перспективные целевые комплексы. Но не тут-то было! Когда Максимову доложили весь материал, он в последний момент дрогнул и отказался от продолжения этих работ (в этом случае в его подчинение должно перейти большое количество войсковых частей, а ему и свои-то доставляли кучу хлопот). Думаю, испугался ответственности. А жаль! Столько сил было потрачено. Вот тут я немножко обиделся на Сан Саныча.

А жизнь продолжается! Во всем своем многообразии, с ее успехами и поражениями, радостями и огорчениями. В нашей повседневной кипучей жизни случались события, которые на какой-то момент будоражили весь коллектив — от генерала до служащего Советской Армии. Это не считая, конечно, дней получки, общих партсобраний и семинарских занятий. Где-то вдруг на каком-то этаже, в каком-то кабинете родился слушок: приезжает Военторг! Как тайфун, эта весть облетает все помещения: рабочие комнаты, столовую, курилки, библиотеку. Все дела — в сторону, конспекты — на потом, командировки надо отложить. Возникает куча злободневных вопросов: когда будет распродажа, что привезут, будет ли дефицит, какое подразделение пойдет первым, кто составляет списки, пустят ли жен. Офицеры, ответственные за это мероприятие, загадочно и хитро улыбаются, информацию дают только наиболее близким или в порядке бартера. Волнение передается женам и достигает предела. Наконец команда: подготовить и представить списки желающих в субботу (день не рабочий) прийти на выездную распродажу. Не желающих — нет!

Наступает долгожданная суббота. У подъезда — быстро растущая толпа из офицеров, жен, детей и других близких родственников. В глазах немой вопрос: ну когда же запустят? И вот началось! По коридору из жаждущих первыми проходят жены, дети и близкие знакомые наших больших генералов. Все провожают их с тоской (все ведь разберут!) и завистью. Второй эшелон — родственники начальников пониже. Им что-то еще из импортного товара перепадет. Ну а когда строго по списку в зал ринутся рядовые сотрудники со своими женами, их встретят уставшие, но успевшие отовариться распорядители, уходящие нагруженными пакетами генеральские жены да разбросанные везде пустые яркие коробки из-под так и не доставшегося дефицита. Помнится, оставалось почему-то постельное белье, стиральные порошки (импортные!) да брюки с куртками из магазина «Богатырь». Поначалу мы с женой были в числе разочарованных, но со временем она проходила в числе первых в качестве ближайшей родственницы Тамары Васильевны Титовой. Заходы стали более успешными. Еще пару дней после этого главк возбужденно жужжал и обсуждал субботнее мероприятие. Потихонечку страсти затухали, и мы вновь приступали к выполнению своих обязанностей. До очередного приезда Военторга.

Это были уже времена, когда даже простой советский труженик все чаще и чаще попадал за границу, чтобы своими глазами полюбоваться на западное, дефицитное для нас изобилие и в зависимости от финансовых возможностей что-то купить из того огромного списка, которым наделила его жена, дети, сослуживцы и знакомые. Редко, но среди них попадались и военные. И совсем уж событие, когда на какой-нибудь международный конгресс по космической тематике отправлялся кто-то из нас (точнее, наших руководителей). В числе первых был Владимир Павлович Ерохов, начальник одного из наших отделов. По приезде мы забросали его вопросами типа: ну как там они? Его ответ я потом слышал много раз и из разных уст, но тогда он произвел на меня неизгладимое впечатление: «Капитализм, конечно, загнивает. Но как он при этом пахнет!» Четко, сжато и предельно метко! Как-то так получилось, что через год после увольнения из армии (а имел право только через 10 лет) я тоже попал за границу, и не куда-нибудь, а в Хельсинки, столицу капиталистической Финляндии, где знакомился с работой нашего посольства. И это при том, что для нормального советского человека заграница начиналась, как правило, с поездок в близкие по духу и родные нам страны социализма. Я конечно, знал, что Финляндия — задворки Российской империи, что там живет бедный народ, который до сих пор жалеет, что в свое время вышел из состава первого в мире советского государства. Пользуясь дипломатическими привилегиями, мы везли с собой все, включая картофель, соль, сахар. Я-то по наивности думал, чтобы с голоду не умереть, а как потом выяснилось, чтобы сохранить валюту на более ценные приобретения. Ну и конечно, у меня был большой список заказов от жены и дочерей. Прошло почти 15 лет после этой поездки, а у меня четко перед глазами одна только сцена: я стою посредине огромного, полупустого зала магазина, где есть ВСЕ, о чем мечтали мои девчонки и что они записали в мою шпаргалку. Я стоял и почти плакал. И плакал я от горькой обиды за себя, за жену, за моих детей, за моих родителей, за друзей — за нас всех, кому долгие-долгие годы рассказывали сказки о том, как у нас хорошо и как у них плохо. Вот уж действительно, лапшу на уши вешали! И еще мне было стыдно за всех нас, за наше отношение к этому маленькому, трудолюбивому народу. В последующем мне пришлось поездить по достаточно многим странам, но эту свою первую поездку за рубеж я хорошо запомнил. Долго даже хранил в качестве сувенира фирменный пакет из этого магазина.