* * *

Я чувствую, как теплые пальцы Дженнаро вырисовывают воображаемый маршрут, лавируя между веснушками на моем плече.

– Мадемуазель…

– Я слышала… Садимся…

– Удалось поспать?

– Нет, не совсем…

Я оставляю в покое иллюминатор и оборачиваюсь к своему другу.

– Что вы на меня так смотрите?

«Откуда ты знаешь Вельтракки?» – Вопрос своевременно застыл между слегка пропускающей воздух щербинкой в зубах.

– Синьор Инганнаморте… Я могу вас о чем-то спросить?

– Попробуйте.

– Мне вот интересно… а на каком боку обычно засыпаете вы?

Когда эта милая ахинея пришла мне в голову, я даже плюс-минус не предполагала, как скоро выясню правду на практике.

Украдена из замка-музея Шарлоттенбург в Берлине 3 сентября 1989 года. Вор выдал себя за инвалида и вывез полотно, спрятав его под пледом.

Текущий статус: судьба картины остается неизвестной.

Во время перелета Лиссабон – Мадейра сон все-таки взял надо мной вверх. Пробуждение произошло довольно спонтанно: мне показалось, что кто-то без особых церемоний подвесил меня головой вниз. Этим «кем-то» оказался уже знакомый мне бешеный ветер и пилот, который отчаянно пытался посадить едва поддающуюся управлению тяжеловесную птицу. Фактически касаясь крылом поверхности океана, самолет дрожал, подвывал и подыгрывал своему сопернику, не всегда попадая в правильный ритм.

– Это первая попытка сесть? – сонно спросила я.

– Третья, но сядем. Самый экстремальный момент вы проспали.

– Да? – Досадный факт меня разочаровал.

– Да. Ваш металлический чемоданчик свалился с полки и чуть не убил одного из наших соседей.

– Надо же… Этот несчастный мог бы получить премию Дарвина за самую нелепую смерть.

– Мог бы, – улыбнулся Дженнаро.

– Вы бы на меня злились?

– За что?

– Ну, если бы мой чемодан немножко навредил пассажиру по нелепой случайности?

– Ну что вы, мадемуазель… Конечно, это доставило бы нам впоследствии определенные хлопоты, но я бы даже не стал вас будить.

– Почему?

– Потому что мне нравится смотреть, как вы спите.

– Только не говорите, что я по-детски пускаю слюну во сне и вас это забавляет…

– По-моему, с этим у вас проблем нет.

Дженнаро почему-то окинул взглядом приобретенные в Париже джинсы.

– Вы почему на джинсы посмотрели?

– Потому что вы полтора часа проспали, положив мне голову на колени.

– Нет… Не может быть.

– Почему не может?

– Потому что я так делала во сне лишь однажды. Очень-очень давно. Но… – Я вовремя осеклась.

– Но?..

– Но я доверяла тому человеку больше, чем себе.

– Возможно, вы доверяете и мне тоже. На бессознательном уровне.

– Разве что на бессознательном. – Учитывая игру английских слов, реплика прозвучала как-то двусмысленно. – В любом случае, прошу прощения за доставленное неудобство во время полета. Пошловато, наверное, смотрелось.

– Как раз напротив. Это было настолько трогательно, что все, включая меня, боялись вас разбудить. Пришлось вас осторожно поднять и пристегнуть перед посадкой.

– Спасибо…

– И, мадемуазель… Когда вы спите, вас хочется защитить.

– От злого пакостного мира? – рассмеялась я.

– От него. От вас. И от меня.

Его слова настолько соответствовали моей интуиции, что добавить было нечего.

* * *

Самым большим преимуществом скромного, но уютно обустроенного мадейрского терминала являлись панорамные окна с видом на океан. Его можно было рассмотреть и днем, и ночью: прибывшие впервые гости острова зачарованно щелкали смартфонами и профессиональными фотокамерами в надежде запечатлеть пик одурманивающего организм счастья. Обогнав слегка заспанных пассажиров, мы вышли на пропитанный зноем воздух, где нас поджидал шофер в машине с надписью «Choupana Hills Resort&Spa»:

– Почему «Choupana Hills»? – удивилась я. – Вам надоело жить в «Reid’s»?

– Я живу и там, и там. Просто сегодня мне хочется тишины. И выспаться.

– Я помню, как Франгиция донимала вас на пляже вопросами, зачем вам апартаменты в двух отелях, если один из них – без океана и находится на вершине высоченного холма.

– Вы хотите последовать примеру нашей общей знакомой и задать мне тот же вопрос?

– Нет. Нисколько. Тем более что вам хочется тишины.

– Мадемуазель, в отличие от Франгиции, вам я отвечу.

– Это не обязательно, – произнесла я, усаживаясь на заднее сиденье.

– «Choupana Hills» может дать то, что не способен дать даже «Reid’s».

– И что же это?

– Одиночество.

– Понимаю.

– Не понимаете, – парировал он после того, как назвал водителю адрес моей квартиры. – Что вы можете знать об одиночестве, мадемуазель?

– Поверьте, синьор Инганнаморте, я могу о нем рассказывать от Санта-Круз до самого Фуншала. Сколько там нам ехать? Двадцать километров? Двадцать пять?

– Не столь важно. Готов услышать вашу версию.

– Да что я могу о нем знать? Говорят, что оно бывает желанным и вынужденным, необходимым и ненавистным, сладким, как мякоть созревшей маракуйи, и горьким, как дешевый индийский кофе. Говорят, что за ним можно лететь на край света, но от него не спасут ни самые отдаленные континенты, ни кипящие от разврата и веселья оживленные города, ни Диснейленд для взрослых, ни дорогие игрушки, ни безлимитные карты American Express. Говорят, что одиночество всегда любит нас сильнее, чем мы его, что любовь эта равна одержимости, что оно никогда не оставляет в покое. Ехидно наблюдает за тем, как нам обрезают пуповину после первого крика, и синхронно вздыхает, осознавая, что нам наступает конец. Иногда оно доводит людей до отчаяния и безрассудства, заставляет выть, скулить и стонать на подогнувшихся коленях. Но по жизни составляя нам компанию, одиночество никогда не шепнет: «Я с тобой». Оно с нами и со всеми, оно друг и враг – спутник без паспорта, которому не нужен шенген или американская виза. Его пропускают на любых контролях и воспевают на всех языках мира, его уважают и боятся, любят и проклинают, потому что оно всегда выходит победителем из игры. Говорят, что за него можно отдать все, что одиночество – неотъемлемая часть свободы, что зачастую это осознанный выбор то ли умных, то ли пресыщенных людей, но… Сколько бы ни было у нас родственников, друзей и любимых, как бы мы ни окружали себя людьми, на какие бы наркотики ни подсели – оно не уйдет, не сдастся и не отступит. Одиночество стреляет до последнего патрона, и даже если обойма в какой-то момент опустеет, оно найдет способ пополнить запасы. Говорят, что можно распахнуть дверь пентхауза в Вегасе, ошалеть от вида из окна, упасть на кровать кинг-сайз и все же заплакать по двум причинам: тебе шикарно одной, но ты никому не можешь об этом рассказать. Потому что тебе шикарно и одиноко. А можно в компании опустошать магазины в итальянской столице и получать всевозможные материальные блага, мечтая лишь о том, чтобы остаться наедине с собой. Чтобы никто не доставал тебя. Говорят, что временами становится больно в районе солнечного сплетения, хотя для болезненных ощущений нет никаких медицинских обоснований, что выпрыгнувшие из окна или перерезавшие вены люди – слабаки. Нет, они не слабаки. Просто одиночество победило. Конечно, я ничего об этом не знаю, синьор Инганнаморте.