Всеволод Юрьевич и Роман Ингваревич, начавшие привыкать к «нестандартным» решениям рыцаря Олега Ивановича, помалкивали, ожидая продолжения. А недолюбливавший суздальцев Роман еще и ехидно посмеивался в густые усы.

– А со сбегами как быть? – задал дельный вопрос Еремей Глебович.

– А вот для них точно места не хватит, – ответил Горчаков. – Беженцы пусть двигаются дальше на Владимир.

– Мороз. Дети, – напомнил воевода.

– Да все я понимаю! – скривился Олег. – Ну а куда деваться? – развел он руками. – Пусть как-то потерпят. Все лучше, чем от монголов мученический венец принять. Кстати, и половину москвичей тоже бы надо с ними отправить.

– Что?! – задохнулся от возмущения Владимир Юрьевич.

– Погоди, княже, не горячись, – постарался урезонить его Горчаков. – У нас ведь и выбора-то особого нет. Крепость московская давно строилась. Мала она уже для такого города. Вон сколько народу у вас вокруг стен в деревеньках да усадьбах живет. Если все за стены сбегутся, то тогда уж точно негде и развернуться будет. Ну сам помысли, – воззвал к разуму Олег, – ежели не жителей во Владимир отправлять, тогда ратных придется туда слать. Не стыдно потом будет, что вои сидят во Владимире, а детишки с бабами здесь с монголами воюют?

– А почему во Владимир, а не в Тверь? – поинтересовался Еремей Глебович. – От Твери, если что, и до Новгорода недалече.

– Не успеют беженцы до Твери добраться, – ответил Горчаков. – Послезавтра монголы сюда придут и сразу пошлют рать налегке изгоном по Новгородской дороге. За припасами. И крестьян да горожан со скотом и скарбом они раньше нагонят, чем те до Твери дотопают.

– Так почто ты предлагаешь все наше войско за стенами схоронить, ежели ему самое место на Новгородской дороге в засаде? – удивился Еремей.

– А с чего ты, Олег Иванович, взял, что монголы на Тверь пойдут? – вступил в разговор Всеволод Юрьевич. – В сторону Владимира земли побогаче будут.

– Чтобы взять Владимир, – начал отвечать со второго вопроса Горчаков, – монголам все их войско понадобится. А если они раньше времени земли до Владимира разорят, то как потом на него пойдут? А о засаде я и сам сперва подумал, – ответил Олег воеводе, – да только проку с нее большого не будет. В лучшем случае истребим еще один тумен, зато Москву с Владимиром и Суздалем потеряем.

– Это отчего же? – не понял Всеволод.

– Оттого что сил наших только на один тумен и хватит, – принялся растолковывать Горчаков. – На остальное монгольское войско мы с десятью тысячами уже не пойдем. А здесь под Москвой у нас сейчас есть возможность сорвать весь поход. Если снаружи будем монгольский лагерь атаковать, то к обозам можем и не прорваться. А если из-за стен ударим, то до камнеметов монгольских мы уж точно доберемся, поскольку они как раз у этих самых стен и будут стоять. А без них монголы ни одного города взять не смогут. Вот и выходит, – развел руками Горчаков, – что если изничтожить камнеметы, то осаде конец. Да и всему их походу тоже.

Весь «высший командный состав московского гарнизона» собрался на дозорной площадке башни над Боровицкими воротами. Окончание треугольного мыса между Москвой-рекой и речкой Неглинной являлось самым высоким местом Боровицкого холма. Отсюда было хорошо видно, что происходит и за Неглинной, и за Москвой-рекой. И от этого зрелища всем было малость не по себе. Кремль со всех сторон окружал огромный воинский лагерь, над которым поднимались в небо тонкие дымки от тысяч костров.

– Много ж, однако, нехристей! – передернул плечами под лисьим полушубком Владимир Юрьевич. – Пали на Москву, аки прузи.

«Точно подметил, – подумал Олег, – монголы действительно саранчу напоминают, и не только числом, но и тем, что после них ничего не остается».

Он стоял, положив руку на толстое бревно ограждения, опоясывавшего верхнюю площадку башни, и наблюдал за суетой внизу метрах в восьмидесяти от стены.

День был ясным и солнечным, снег сверкал так, что приходилось щуриться. Под крутой шатровой крышей с козырьком, возвышавшейся на столбах над площадкой, гулял ледяной ветерок. Мороз щипал щеки. Время приближалось к полудню.

– Пора, я думаю, – громко сказал Горчаков, развернувшись к князьям и боярам. – Самое время сейчас ударить.

Внизу под стенами артиллеристы монголов закончили установку укрытий и начали собирать натяжные «блиды» и «манжаники» – требушеты. Вопреки расхожему мнению, бытовавшему в мире Олега, делали это не русские пленные, а расчеты метательных машин, доходившие до сорока-пятидесяти человек. Пленные нужны были монголам для другого, они должны были заваливать рвы перед штурмом. И вот тут им приходилось круто: тех, кто не хотел помогать врагу и тащить фашины в ров, убивали монголы, тех же, кто из страха немедленной смерти бежал к стенам, расстреливали защитники города. Еще монголы часто применяли тактику «живого щита».

Горчаков помнил только три подобных случая из своей истории: фашисты при штурме Брестской крепости в одну из атак шли, прикрываясь женщинами. Чеченские бандиты, захватившие больницу в Буденновске, расставили в окнах женщин. И еще пират Генри Морган, бывший мерзавцем каких мало, при штурме Панамы выстроил перед своими головорезами захваченных дворянок и монахинь ближайшего монастыря. «Благородные» пираты сначала изнасиловали бедных женщин, а потом спрятались за их спинами во время штурма. Испанский комендант Панамы, поклявшийся либо отстоять город, либо умереть, приказал дать залп из пушек и мушкетов. В итоге несчастные женщины полегли пол пулями и картечью вместе с пиратами. Всего три случая за четыреста лет – а монголы занимались такими вещами регулярно! Правда, в качестве «живого щита» они использовали в основном мужчин. Но не из гуманности, а просто потому, что женщины не выдерживали длительного общения с «благородными» и «рыцарственными монголами», как их на полном серьезе называл в своих работах Гумилев. Черные пятна от костров, а между ними россыпь обнаженных женских тел, застывших на снегу, были верной приметой того, что на этом месте монголы стояли лагерем.

– Ну раз пора, то быть посему! – объявил Владимир, приосанившись. – На конь, братия! Преломим копья за землю Русскую! Не посрамим славы пращуров наших!

Два князя, девять бояр, в число которых входил и главный московский воевода Филипп Нянка, а также рыцарь франкский Олег Иванович быстро спустились на нижний этаж, вышли на ярко освещенный двор и поднялись в седла боевых коней. Несколько командиров остались у Боровицких ворот, остальные разъехались в разные стороны. Все улицы, ведущие к воротам, были забиты плотными рядами изготовившейся к бою конницы, поэтому Горчаков и два боярина поскакали вдоль вала, из которого вырастали бревенчатые «городни» стен. Ехать было недалеко – до следующих ворот. Здесь они назывались Ризоположенские, а Олегу они были больше известны как Троицкие. Эти ворота открывались на мост через Неглинную, по которому проходила Новгородская дорога.

До самих ворот Горчаков не доехал, на середине пути он свернул вправо и, попетляв по кривым улочкам, выбрался на площадь. Длинная колонна конницы, начинавшаяся у Ризоположенских ворот, заканчивалась как раз здесь. А полк Олега стоял самым последним.