другое. Не стращай маму. Мам, ты в ванной? Мы тебе сырники на завтрак принесли!

Мы напряглись. Смотрели друг на друга и даже не моргали. Я чувствовала кожей, как перестало биться его сердце, Тимур же мог услышать как мое зарядило шрапнелью – тук-тук-тук-тук. Он скосил взгляд с моего лица на ребра, под которыми вот-вот детонирует маленькая бомба.

‍- Ну что, пора знакомиться с мамой? – Его хулиганская ухмылка действовала на меня лечебно. За секунду сердце успокоилось, а мозг очнулся от комы.

- Милый, там не мама, там гораздо хуже, - я потянулась, чтобы поцеловать его в нос, - там бабушка и сын. Посидишь здесь, пока я их провожу?

Тимур нахмурился. Глубокая складка пролегла между бровями, а мышцы под моими пальцами стали тверже.

- Я не стесняюсь тебя, - пршептала я, ощутив перемену его настроения. – Просто не хочу, чтобы… просто не хочу, понимаешь?

- Нет, - честно признался он. – Потому что я мечтаю, как отвезу тебя домой и познакомлю со всеми, включая родителей, одноклассников, почтальона, пастуха и коз на лугу. Но мы наверное разные, так что я просто посижу здесь.

- Спасибо.

Не став углубляться в проблему, я снова поцеловала Тимур, тот хоть не увернулся, но будто и не был очень рад – губы сомкнутые, лицо напряженное, хмурое. Ладно, подумаем об этом позже. А пока из кухни доносятся звуки закипающего чайника и голоса, нужно придумать, как проводить любимую бабулю и поскорее.

Натянув на себя спортивные штаны и майку (тонкий кружевной халатик хоть и висел на спинке кровати, но вряд ли был бы уместным за семейным завтраком), я вышла из спальни.

- Разве в гости можно приходить без разрешения?

Никита, увидев меня, принялся обниматься так, что ребра затрещали. Бабушка, торжественно восседая в своей перевозке, послала мне воздушный поцелуй.

- А разве, чтобы прийти к любимой маме нужно какое-то приглашение? – Сын покровительственно поцеловал меня в макушку. Засранец был на две головы выше и постоянно шутил, что может носить меня подмышкой.

- Разумеется. К любимой маме в первую очередь. Мама тоже человек и у нее тоже есть дела.

- Да какие? Помидоры ты не консервируешь, внуков не воспитываешь. Мам, ну чего ты бухтишь?

- Она просто бухтит, а я бы тебя за такие слова тех самых неконсервированных помидоров лишила. Думай прежде чем говоришь, - раздался недовольный голос бабушки.

- Да что не так то? У мамы выходной, где еще маме быть, как не дома?

- Ни «где», а с кем.

- Ни с кем, - резко оборвал бабушку Никита, - Томка в больнице, отец в заднице, я работаю. Кстати, мам, я же работаю!

Меня, ошалевшую от количества событий и информации, подвели и усадили за стол, где уже ждали дымящийся чайник и сырники. Из кулинарии. В фирменной пластиковой упаковке. Представить, чтобы бабушка встала с утра пораньше и напекла внукам пирожков – невозможно. Моя бабуля в детстве учила меня пускать из дыма колечки, когда куришь и как врать папе, чтобы тебя не спалили. О пирожках она имела очень смутное представление.

- Ну почему ты не спросишь, где я работаю? – Никита как маленький, подскакивал в нетерпении на стуле, а от сияния его рожи можно было очки надевать – слепило.

Бабушка же наоборот, была непривычно задумчива и смотрела куда-то вдаль, в сторону коридора. Я проследила за ней взглядом, но ничего не увидела. Обувь, вешалка, комод… чистый. Наверное, ее удивляет, что я выкинула весь старый хлам, бабуля, как и я, обожала собирать всякое, отчего ее дом больше походил на музей.

- Мы тебе не помешали, Настен?

- Да чем бы мы помешали? Долго спать вредно, - басил по правую руку Никита.

- Птенчик. Захлопни клювик. Бесишь.

Бабушка всегда умела точно подбирать слова. Меня уже раздражало, как с упорством маньяка, сын накидывал мне лишних сорок лет к возрасту и торопил мамочку чуть ли не на кладбище. И ведь не поймет ничего, дурак! Молодость тупа и самонадеянна, но ничего, подожду двадцать лет, чтобы на юбилей подарить ему пояс из овечьей шерсти и прилюдно обозвать старым пердуном.

- Я женщина в самом расцвете сил, и у меня тоже могут быть планы.

Ага, и сейчас эти самые планы тихо-тихо лежали под одеялом моей спальни. Злые и без одежды, которую я в порыве страсти закинула куда-то за шкаф, а Тимур вряд ли додумается двигать мебель, чтобы найти исподнее.

- Вот-вот, - кивнула бабушка. Почувствовав ее поддержку, я расправила плечи:

- И вы в эти планы не вписываетесь. Так что сейчас быстро пьете чай, я слушаю рассказ про твою новую работу и расходимся.

- Куда – не понял сын.

Я отвернулась.

- Куда подальше. Чтобы не беспокоить твою мать, - голос бабули звучал непривычно задумчиво. Она так и продолжала смотреть куда-то в сторону коридора и Никита, не выдержав игнора со стороны своих любимых женщин, решил узнать, что же так заинтересовало бабушку.

Он приподнялся с места, чтобы тоже рассмотреть наш коридор. Господи, им там медом намазано или что? Комод чистый одна штука. Вешалка с курткой одна штука. Обои в полосочку, полы деревянные. А на полу несколько пар обуви. Мои сапоги, ботинки Никитки, бабушкины туфли не по погоде и чьи-то растоптанные кроссовки сорок шестого размера.

Блядь.

Твою ж маменьку через туда…

Именно на эти исполинские кроссы и смотрела все это время моя дражайшая родственница. Именно на них с таким удивлением сейчас воззрился мой сын.

- Мам, - голос Никиты звучал непривычно взволнованно, - не хочешь ничего сказать?

- Нет.

Я прямо посмотрела в лицо сына. Он мог сколько угодно хмуриться и пускать из носа пар – по фиг. Я взрослая самодостаточная женщина и не обязана ни перед кем отчитываться. Даже перед собственным ребенком.

- Мам, я же могу зайти в твою спальню и все увидеть лично.

- Можешь, - спокойно ответила я. – И вероятно это будет последнее, что ты сделаешь в нашем доме.

- Даже так?

- Именно, - сердце стучало как бешеное. От ужаса, от обиды, от осознания, что иногда приходится быть вот такой – грубой и бескомпромиссной. Но я не хотела отступать. Не важно, кто сейчас в спальне, Тимур, Ашот, Ибрагим, три негра, двенадцать эскимосов или коробка пирожных, которую я планирую сточить в одно лицо – это только мое дело.

-