— А ведь, обещал прийти один, — заметил Климов. — Некрасиво.

— А ты? — против воли ввязался в разговор я.

— Во-первых, я тебе ничего не обещал, — заявил он. — А, во-вторых, мне можно.

— Это еще почему?

— Потому что я — отрицательный персонаж.

Сказал и вдруг исчез. В смысле, не растворился в ночном воздухе Отчизны, а просто ушел с линии огня. Только что стоял и не дергался, а тут вдруг… Быстрый все-таки парень, мой бывший.

И все-таки дуэль, как в романах. Я повернулся и пальнул навскидку — мимо. Еще раз и еще, с тем же успехом. Он имитировал шажок вправо, а сам прыгнул влево и резко дернул правой рукой. Я даже почувствовал, как заструился вдоль его предплечья, сползая вниз, короткий метательный нож. Именно таким Климов несколько дней назад уложил Серегиного друга.

Момент короткого, но мощного кистевого броска я упустил, но что-то все равно почувствовал. Опустил подбородок, поднял плечи и успел сделать небольшой шаг влево. Сначала ощутил сильный толчок в плечо под правой ключицей, а потом накатила боль. Пальцы правой сами собой разжались, пистолет выпал и полетел на землю. Кажется, мы с бывшим напарником поменялись ролями.

Он пригляделся повнимательнее и обалдел, даже челюсть слегка отвисла.

— Что у вас с рожей, коллега?

Уже ничего, а какая могла получиться комбинация, если бы бывший в свое время включил голову. Как бы мы славно сработали на пару, не хуже, а то и получше, чем в прежние времена.

— Обул ты меня дружище, — признал я, опустил плечи и пригорюнился, разве что, не зарыдал в голос от горя. Ситуация, если приглядеться, на поверку оказалась не такой уж и безнадежной.

Коллега, не пойму почему, вел себя как самый последний любитель. С самого начала нужно было стрелять, а уже потом, под настроение, вести беседы с подранком. А он все что-то медлил, и у меня появился шанс. А если шанс появляется….

— Потому что я — отрицательный персонаж.

И тут же начал движение. Ильин открыл огонь, но уже с опозданием. А вот теперь, посмотрим, Мастер, кто кого. Выстрел, еще один, и все мимо. Это тебе, дружок, не перед чайниками понты гонять. Тут дело серьезное.

Подшагнул, взмахнул рукой, ладонь ощутила рукоять ножа. Лови, Мастер! И почувствовал, что попал. Он дернулся, правая, вооруженная рука повисла. Попытался поднять ее, но не смог. А вот теперь — мой выход.

Пальцы разжались и пистолет выпал. Но до земли не долетел, потому что… Потому что в этот самый момент мое изломанное, собранное по кусочкам тело само вспомнило, что нужно делать, и сработало само же, не дожидаясь команды от тупой головы.

Я подломился в коленях, вытянутая левая подхватила ствол у самой земли, пальцы охватили рукоять. И я сразу начал стрелять.

Очень даже вовремя. Мой бывший успел не только выхватить из-за пояса ствол, но и вскинуть его. Как опередил его, сам не пойму. Первая пуля отбросила его назад, вторая уронила. Третью Коля схватил уже на лету.

Закончил пальбу и присел без сил на мерзлую землю, вернее, просто рухнул на жопу. Потом собрался и начал вставать. Получилось со второй попытки. Поднялся-таки и пошел к лежащему, бьющемуся в агонии, что-то беззвучно кричащему, все еще пытающемуся вскинуть ствол.

Нас разделяло каких-то шагов десять-двенадцать, пара прыжков для нормального здорового человека. Только вот я уже не был ни тем, ни другим. Пока добрел, Коля последний раз выгнулся дугой, потом обмяк, последний раз дернулся и затих. А перед тем, как замереть, что-то беззвучно, одними губами, произнес. Но я все равно понял.

Всегда довольно-таки спокойно переносил боль, даже слегка этим гордился. Любую, но не такую, как сейчас. А она, сволочь такая, все усиливалась. Меня корежило, мотало по мерзлой земле. Давясь кровью, попытался закричать, но не смог. Потом вдруг полегчало, и я понял, что жизнь закончилась, по крайней мере, эта.

Говорят, хотя, кто знает, что перед смертью перед глазами пробегает вся жизнь, вспоминается что-то родное. Брутальные, с руками по локоть в крови, дяди пускают слезу и шепчут: «Мама». Может, и мне попробовать?

Свою родную мать я видел, наверное, всего один раз, при появлении на свет. А потом что-то произошло: то ли она умерла, то ли просто оставила меня там, где родила и ушла дальше налегке. Ту толстую длинноносую гусыню, что усыновила меня в шесть лет, называть мамой не поворачивается язык. Сначала она играла со мной как с куклой, потом ей это дело надоело, и дамочка принялась на меня шипеть, а потом и бить. В восемь лет, получив от нее тапочком по морде, засветил в ответ ей в глаз. Весь вечер и всю ночь она, помнится, охала и рыдала, а утром, проохавшись, отвела меня туда, откуда взяла.

Боль отступила и тут я увидел… Утро, какой-то явно нездешний лес, высоченные деревья, освещенная солнцем ярко-зеленая мясистая листва и мы с напарником и коллегой, тогда еще вместе и заодно.

Молодые, целые и невредимые, здоровенные как булыжники, веселые и задорные. Только что мы оторвались от погони, взяли и просто перебили всех тех, кого за нами послали.

Нам еще предстоит несколько дней идти по этим зарослям, только это не пугает. Мы молоды, прекрасно подготовлены и чертовски уверены в себе. Не боимся ни бога и ни черта, потому что мы вместе… Вместе с коллегой и напарником. У меня в жизни не было лучшего напарника. Мы… Все, тишина, темнота и никаких огней навстречу.

— У меня тоже, — прочитал по губам сказанное им напоследок.

Присел на колено, через силу наклонился, протянул руку и закрыл коллеге глаза. Замер, думая… Ни о чем, черт подери, не думая. Просто замер, потому что ни на что другое просто не было сил. Потом вздохнул и опять начал вставать.

— Серега, ты как? — молчание, — Серега! — попытался заорать, вышло, честно говоря, неважно.

— Здесь, — прошелестело в ухе.

— Где здесь-то?

— Валяюсь.

— Как ты?

— Хреново, — грустно молвил он. — Ты как?

— Аналогично.

— Что с ним?

— Все, — ответил я и встал. — Готов.

— А ты?

— Почти, — честно ответил я. — Идти можешь?

— Попробую, а что?

— Встречаемся у трактора.

— Хорошо, — уныло отозвался он, и я пошел, вернее, побрел, спотыкаясь и шатаясь, как конкретные ребята у нас на районе ближе к вечеру.

Кое-как добрел. Серега сидел, прислонившись к колесу, заботливо подстелив под задницу чью-то куртку, прижимая руку с намокшим бинтом к пробитой башке. Глянул мутным глазом (второй был залит кровью), с большим трудом узнавая.